Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 2 - Александр Владимирович Семенков

судьями по этому вопросу, русские, конечно, постарались посадить на скамью подсудимых не себя, а греков, для чего у них накопились свои основания. Во-первых, греки относились сравнительно с русскими невнимательно ко всей церковной внешности; им, следовательно, и приличнее было приписать искомое отступление от православия. Во-вторых, русские не взяли в данном случае вины на себя, как это они сделали бы, вероятно, в прежнее время, потому, что незадолго пред тем греки крайне унизили себя в глазах русских в нравственном отношении и чрез то уронили и вообще свой учительный авторитет. … Наконец, греки допустили и действительное отступление от православия в акте Флорентийской унии. Это крайне поразившее русских событие уже раз навсегда разуверило их в чистоте православия своих прежних безапелляционных учителей в вере»20.

Постепенно отношения между Константинопольской и Русской Церквами стали осложняться – очевидно, такова диалектика церковной истории: чем более сильными становятся дочерние Церкви, а также политические силы, действующие вокруг них и поддерживающие их, тем более растет их движение в сторону независимости от Матери-Церкви, каким бы авторитетом та ни располагала.

Взаимоотношения Византии и Руси являлись не только двусторонними, они включались в контекст сложных межгосударственных отношений Восточной Европы. Это особенно ясно обнаружилось при решении вопроса об отделении галицкой и литовской митрополий от митрополии киевской. На этих территориях столкнулись интересы и Польши, и Литвы, и Орды, а также и самой Руси. Несмотря на трудность решения проблем и нежелательность отделения территорий от киевской митрополии, Византия и Русь находили приемлемый компромисс – еще одно подтверждение устойчивости и стабильности отношений Византии и Руси.

Межцерковные отношения константинопольского патриархата и русской митрополии были достаточно строго и четко регламентированы каноническими правилами. Однако, как показывают источники, они больше декларировались, и если по канонам православный митрополит был весьма ограничен в правах и действиях, то в реальности русский митрополит поступал, как правило, самостоятельно и, в лучшем случае, только извещал патриарха о своих решениях. Следовательно, взаимоотношения константинопольского патриарха и русского митрополита строились не только по принципу «начальник–подчиненный», но и имели неканонический характер, выражающий равенство и относительную независимость митрополита. Более того, русский митрополит был для патриарха зачастую полномочным представителем другого государства. Таким образом, русская митрополия являлась частью константинопольского патриархата в значительной мере формально – юридически, фактически же это была самостоятельно действующая, автономно существующая православная организация. Ее глава, русский митрополит, проводил собственную политику, согласуя ее, по всей видимости, в большей степени с русскими князьями, а не с константинопольским патриархом. О значимости византийского церковного законодательства для Руси говорит и то, что выдержки из него в конце XIII века, при митрополите Кирилле, были переведены на славянский язык.

Материалы по церковным взаимоотношениям константинопольского патриарха и русских митрополитов XIV века свидетельствуют, о попытках патриарха всячески использовать свои канонические права в отношениях с русскими митрополитами. Анализ правовых норм, которые регулировали отношения православных церковных иерархов в связке «патриарх – митрополит», и составляли нормативную основу их власти, позволяет сделать вывод, что, если отношения патриарха к митрополиту строились на принципах единоначалия, то властные отношения митрополита к епископам носили более коллегиальный характер. Следовательно, каноническая власть митрополита была ограничена.

Особо следует обратить внимание на следующий аспект процедуры поставления митрополита патриархом В настольной грамоте митрополита Алексия говорится, что митрополитом он достоин стать именно как «заслуживающий уважения», «благоденствующий», «доброжелатель», «богопрославленный», «отличный по добродетели и добрым качествам», так как он избрал «благодетельный и богоугодный путь»; кроме того, его отличает «познание и применение законов церкви», и вообще он обладает «добродетельными и другими преимуществами». Подобные эпитеты показывают, прежде всего, важность для патриарха личных достоинств кандидата. Видимо, особое значение это имело в тех случаях, когда претендентом на русскую митрополию становился именно местный иерарх.

Итак, анализ документов свидетельствует, что политика Константинополя в течение XIV века в отношении Руси была стабильной. Светские правители и церковные иерархи одобряли возвышение Москвы и устремления московских великих князей. Частая смена правителей в Византии не отражалась на ее политике по отношению к Руси. Причем и содержание, и тональность, и форма взаимоотношений между Византией и Русью убеждают, что они носили паритетный характер. Кроме того, Византия немало была заинтересована в стабильности Русской митрополии. Все остальные ее митрополии на территории других государств стали автокефальными, и она, чтобы сохранить существующее положение, готова была всячески поддержать Русь.

В этот период никакого стремления избавиться от Константинопольской юрисдикции внутри самой Русской Церкви мы не наблюдаем. Конечно, в этом можно в известной степени видеть опасение возможного подчинения Церкви государству – великий государственный деятель и полководец, благочестивый праведник, св. великий князь Димитрий Донской, в тоже время, в области своей церковной политики зарекомендовал себя как сторонник диктата над Русской Церковью.

Византия, изнемогавшая в войне с турками, искала помощи римского папы и западных государств, и с этой целью вела переговоры с римской курией о заключении церковной унии. Для Византии весьма важно было обеспечить признание готовившейся унии со стороны русской митрополии, обладавшей «несметными богатствами». Римская курия также пыталась посредством заключения унии включить в сферу своего политического влияния Русскую Церковь и подчинить ее папству. Для обеспечения своих интересов в русской митрополии Константинополь выдвинул кандидатом на митрополичью кафедру грека Исидора, сторонника унии. Этот Исидор прибыл в Москву в 1437 году, однако вскоре отправился в Италию на восьмой вселенский собор.

На Соборе во Флоренции (1439) возобладали политические интересы папской курии. Дело было решено в ее пользу во многом по причине настойчивого желания византийского императора Иоанна Палеолога заручиться поддержкой католических западных стран в борьбе с турками. Флорентийский акт о восстановлении «единства» христианской церкви на условиях принятия Православной Церковью католических догматов и признания главенства папы при сохранении православных обрядов был подписан 5 июня 1439 года.

Подвластный туркам Константинополь, уже отрекшийся от унии и вернувшийся к этому времени в Православие, отказывался признать автокефалию Русской Церкви. Греки по-прежнему проявляли свое заносчивое нечувствие к реалиям церковной жизни Руси, что и обусловило резкое уменьшение контактов с ними на фоне и без того подорванного авторитета вчерашних униатов. Эта высокомерная и пагубная для интересов Вселенского Православия близорукость Константинопольских патриархов выразилась и в том, что они, отказавшись от унии, тем не менее, сохранили в силе церковное отлучение Русской Церкви, наложенное на нее униатскими патриархами. Патриарх Дионисий в 1469 году продолжил эту неконструктивную линию, заявляя, что Московских митрополитов он не признает как поставленных без благословения Константинополя.

Необходимо отметить, что размолвка Москвы с Константинополем, последовавшая за указанными событиями, дорого обошлась всему православному миру. И заносчивость греков по