Рабыня Гора - Джон Норман

– Подай мне пагу, – протягивая ей кубок, сказал Турнус.

Взяв кубок, она встала на колени, опустила голову и подала ему кубок. Свободная женщина, она прислуживала, как рабыня. Крестьяне едва переводили дух от изумления. Свободные женщины возмущенно заголосили. Турнус отставил кубок.

– Вели принести веревку, надень на меня ошейник, Турнус, – попросила она. – Я твоя.

– Принесите веревку, – бросил Турнус.

Принесли веревку.

Держа веревку в руках, Турнус смотрел на девушку.

– Надень на меня ошейник, – повторила она.

– Если я надену на тебя ошейник, – сказал он, – ты снова станешь рабыней.

– Надень на меня ошейник, хозяин.

Дважды обмотав вокруг ее шеи веревку, Турнус завязал ее узлом.

Ремешок, его рабыня, преклонила перед ним колени. Он схватил ее, могучими руками прижал к себе, насилуя девичьи губы властным поцелуем, словно сладострастие и радость обладания удесятерили его силы. Она, теряя власть над собой, вскрикнула, сжимая его в объятиях. Голова ее откинулась, губы приоткрылись. Он начал зубами сдирать с нее тунику.

– Унеси меня от света, хозяин, – попросила она.

– Но ведь ты рабыня, – рассмеялся он и, сорвав с нее одежду, швырнул ее наземь меж праздничных костров. Она вскинула глаза – покорно-страстные глаза снедаемой вожделением рабыни.

– Как угодно хозяину! – И опрокинулась навзничь. Волосы разметались по земле. Он бросился к ней, и они слились в бесконечно долгом объятии, а вокруг пылали праздничные костры. В ночи разнесся ее крик, слышный, наверно, далеко за частоколом.

А когда Турнус вернулся на свое место, она, рабыня, примостилась у его ног, время от времени осмеливаясь коснуться кончиками пальцев его бедра или колена.

Праздник затянулся.

Свежело. Силуэты лун заволокло влажной пеленой. В небе, гонимые ветром, вздымались громады облаков.

Избитая, измученная, я, должно быть, заснула у дыбы.

Разбудил меня звук защелкнутых на запястьях наручников. Я открыла глаза. До рассвета еще далеко. Передо мной стоял Туп Поварешечник. Мои руки плотно схвачены стальными кольцами.

– Вставай, птенчик, – сказал мне Туп. Я с трудом поднялась на ноги. Руки скованы спереди – и на дюйм не развести. – Теперь ты моя!

– Хозяин? – проронила я.

– Да, – повторил он, – моя.

– Да, хозяин.

Странно… Так просто: раз – и перешла из одних рук в

другие.

Я огляделась. Праздник кончился. Почти все селяне разбрелись по домам. Кое-кто улегся у догорающих кострищ.

Мы стояли у дыбы. Беспомощной пленницей распростерлась на ней Мелина, некогда – свободная женщина, ныне же – рабыня. Рядом – Турнус, Ремешок, Редис, Верров Хвост и Турнепс.

– Нарекаю тебя Мелиной, – объявил Турнус распятой на дыбе женщине.

– Да, хозяин, – ответила она. Ужасающий позор уготовил он ей – в рабстве носить имя, которым она звалась, будучи свободной. Теперь оно станет ее рабской кличкой.

– Можно рабыне говорить? – спросила она.

– Да, – разрешил Турнус.

– Зачем ты велел обрить мне голову?

– Чтобы с позором вернуть в село к отцу.

– Оставь меня здесь, хозяин, прошу тебя!

– Зачем?

– Чтобы я могла доставлять тебе наслаждение, – прошептала она.

– Странно слышать такое от тебя, – усмехнулся он.

– Умоляю, оставь меня, позволь угождать тебе, хозяин!

– Ты что, обретя клеймо, разума лишилась? – осведомился Турнус.

– Я только хотела быть подругой окружного головы, – проронила она.

– А теперь ты рабыня любого, кому мне вздумается подарить или продать тебя.

– Да, хозяин.

– Я и пальцем не пошевелил, чтобы стать окружным головой, – разоткровенничался вдруг Турнус, – именно потому, что к этому так стремилась ты. Начни я добиваться этой должности, все вокруг решили бы, что лишь твое тщеславие и твои попреки тому причиной.

Зажатая между балками, она принялась отчаянно извиваться на девичьей дыбе.

– Мужчина, – продолжал он, – должен быть хозяином в собственном доме. Даже если выбрал себе подругу. Для того и нужна подруга, чтобы поддерживать, помогать, а не козни строить.

– Я была плохой подругой, – прошептала она. – Постараюсь, чтобы рабыня из меня получилась лучше.

– Сочту я нужным – стану добиваться места окружного головы, – отрезал Турнус. – Нет – значит, нет.

– Как угодно хозяину, – ответила Мелина, его рабыня.

– Быть хорошей подругой ты так и не научилась.

– Искусству быть рабыней стану учиться усерднее, – обещала Мелина.

– И начнешь завтра же утром, – заявил он, – когда тебя публично высекут.

– Да, хозяин, – прозвучало в ответ. Он положил ладонь на ее тело.

– Было время, я тебе нравилась, – проговорила она.

– Да, – согласился он, – это верно.

– Мое тело кажется тебе привлекательным, хозяин?

– Да, – ответил Турнус.

– К тому же я сильная. Могу одна тащить плуг. Турнус улыбнулся.

– Оставь меня здесь, хозяин, – взмолилась она снова.

– Зачем?

– Я люблю тебя.

– Знаешь, какое наказание полагается за ложь?

– Я не лгу, хозяин. Я действительно тебя люблю.

В деревнях солгавшую рабыню могут, например, бросить на съедение голодному слину. И Турнус, уличи он рабыню во лжи, не сомневаюсь, сделал бы это с легким сердцем.

– Как ты можешь любить меня? – спросил он.

– Не знаю, – прошептала она. – Удивительное чувство. Противостоять ему я не в силах. Я долго лежала здесь в колодках. И о многом передумала.

– Завтра, – бросил Турнус, – тебе придется гораздо меньше думать и больше работать.

– Много лет назад я любила тебя, но как свободная женщина. Потом, довольно долго, не любила, презирала даже. И теперь, через столько лет, снова испытываю это чувство, только теперь это стыдная, беспомощная любовь невольницы к хозяину.

– Утром тебя высекут, – отчеканил Турнус.

– Да, хозяин. – Она подняла на него глаза. – Ты сильный. И властный. Стал ли ты окружным головой, нет ли – ты великий человек. Мне застила глаза моя свобода. Я перестала замечать твою мужественность, не понимала, чего ты стоишь. И интересовал меня не ты сам по себе, а то, чем ты мог бы стать, чтобы меня возвысить. Для меня ты был не человеком, а средством потешить свое тщеславие. Жаль, что я, твоя подруга, не умела радоваться тебе самому, не умела ценить в тебе человека. Жаль, что только и думала о том, кем ты мог бы стать. Никогда не знала тебя по-настоящему. Видела лишь образ, что сама выдумала. Ни разу не попыталась взглянуть на тебя открытыми глазами. А попыталась бы – может, увидела бы тебя в истинном свете..

– Ты всегда отличалась недюжинным умом, – заметил Турнус.

В ее глазах стояли слезы.