Рабыня Гора - Джон Норман

Жестом он указал на мешок. Да, в нем носили овощи. Вот какая-то печать.

– Надень, – велел Туп.

Я развернула мешок. Прорезь для головы, по бокам – прорези для рук. Я натянула его через голову. Получился обтягивающий балахон. Туп подпоясал его обрывком ткани. Отступил на шаг.

– Неплохо!

Короткий, высоко открывает ноги. Мешковатый, конечно. На плечах кое-как болтается. Но, подпоясанный дважды обернутой вокруг талии и завязанной слева лентой, подчеркивает бедра и очертания груди. Нарочито небрежно прикрывает тело, исподволь соблазняя и маня. Расчет точен: в таком одеянии девушка кажется дешевой, но такой сладостной.

Я залилась краской.

– Ну-ка, – проговорил Поварешечник. В его руках я увидела нитку рабских бус. Потянулась за ними.

– Не спеши, – остановил он меня. Я опустила руки. – Повернись.

Я повернулась. Мужчины Гера любят собственноручно надевать на женщину украшения. Если у рабыни проколоты уши, даже серьги могут сами вдеть. Наверно, сам наденет на меня бусы, застегнет сзади. Бусы деревянные, дешевенькие, симпатичные. Приятно носить украшения. Однажды мне чуть горло не перерезали из-за «бины», рабских бус. Так до сих пор и не понимаю почему. А как-то мне привиделся странный сон про бусы – меня просили их нанизать. Что он значил, осталось для меня загадкой. Туп потянул мои руки за спину, защелкнул наручники и лишь тогда надел мне на шею рабские бусы.

– Ты красивая, Дина, – сказал он, встав передо мной.

– Спасибо, хозяин.

– Ну, пошли. – И он зашагал вперед.

Босая, со скованными за спиной руками, я, спотыкаясь, побрела вслед.

Вскоре мы вышли на дорогу, ведущую к Турмусовым Камням. Ан спустя подошли к огромным воротам. Надо мной – высокие белые стены. Пожалуй, выше восьмидесяти футов. Какой маленькой показалась я себе! В стену встроены шесть башен: две – у ворот, еще четыре – по углам. «А может, повернуться и броситься бежать?» – мелькнуло вдруг. Нет. Руки скованы. Такой, как я, на Горе бежать некуда. Я – рабыня.

В огромных воротах – небольшая дверца. В ней открылось окошечко.

– Это Туп Поварешечник! – прокричал Туп.

– Здорово, Поварешечник, – как знакомому, ответил голос.

– Девушку привел на продажу, – указывая на меня, объяснил Туп.

– Добро пожаловать, Туп Поварешечник!

Дверца в огромных воротах открылась. Мы вошли. Дверца захлопнулась.

Глава 11. ДУХИ И ШЕЛКА

– Четыре медных тарска дам, – сказал предводитель.

– Десять, – торговался Поварешечник.

– Шесть.

– По рукам.

Все тело ноет. Руки схвачены свисающими с потолка на цепи железными кольцами. Я почти подвешена, едва касаюсь каменного пола пальцами ног.

Я голая. Тело мое по-гориански тщательно обследовали. Я продана. Несчастная.

Взвивалась от каждого прикосновения. Билась, корчилась на цепи, молила пощадить.

– Приручить немного надо, – буркнул предводитель, – но это мы умеем.

Я висела на цепи, в запястья впивалась сталь. Глаза закрыты. Тело ноет.

Я слышала, как, достав деньги из небольшого железного ящичка, предводитель отсчитал Тулу Поварешечнику плату. Тот ушел.

– Посмотри на меня, рабыня, – обратился ко мне предводитель.

Я открыла глаза.

– Теперь ты турианская рабыня.

– Да, хозяин.

Я продана за шесть медных тарсков. Вот моя цена на Горе.

– Ты ручная? – спросил он.

– Да, хозяин.

Он подошел к столу, достал из ящика расстегнутый рабский ошейник. Необычный какой-то. Такие в ходу в Турий. В основном горианские ошейники – украшенные или нет – представляют собой защелкивающееся плоское металлическое кольцо, плотно охватывающее шею рабыни. Турианские же ошейники гораздо свободнее, болтаются на шее, как обруч. За него можно схватиться и подтащить девушку к себе. Но обруч, конечно, не настолько свободный, чтобы можно было стащить его через голову. Не для того гориане надевают на девушек ошейники, чтобы их можно было снять.

Он бросил ошейник на стол. Я смотрела во все глаза. Настоящего ошейника я еще не носила. Вдруг стало страшно. Защелкнут. Не снять.

– Нет, хозяин, – забормотала я, – не надевай на меня ошейник, прошу!

Он подошел, ключом отомкнул сжимающие запястья железные кольца. Я упала на каменный пол к его ногам.

– Не хочешь носить ошейник? – спросил он.

– Нет, хозяин, – прошептала я.

Отвернулся. Я сгорбилась, опустив голову, опершись ладонями о пол. Его я не видела. Туп Поварешечник ушел. И мешок, в который я была одета, и бусы, и наручники – все забрал с собой. Оставил лишь девушку, что звалась когда-то Джуди Торнтон, – рабыню, цена которой – шесть медных тарсков.

– Так я заставлю тебя просить, чтобы на тебя надели ошейник, – заявил мой новый хозяин.

Я обернулась и замерла в страхе. Он стоял надо мной с плеткой в руках.

– Нет, хозяин! – закричала я.

Жестоко же была я наказана за свою дерзость! Некуда бежать, некуда ползти. Он высек меня, как горианский хозяин. Наконец я с рыданиями легла у его ног.

– Думаю, теперь ты приручена, – сказал он.

– Да, хозяин, – сквозь слезы уверяла я, – да!

– Приручена?

– Приручена, хозяин! – рыдала я. – Приручена!

– Теперь будешь просить, чтобы на тебя надели ошейник?

– Да, хозяин!

– Проси!

– Я прошу надеть на меня ошейник!

Он застегнул ошейник на моем горле. Звонко лязгнул запор. Я упала без чувств.

Он повернулся и вышел, повесив на место плетку – тут, на стене, она всегда под рукой. Позвонил в колокольчик. Дверь отворилась, появился стражник.

– Пришли Сашу, – распорядился предводитель, – у нас новая девушка.

Я лежала на камне. Он сидел за столом, погруженный в работу – наверно, вносил в книгу расходов дату моего приобретения и заплаченную за меня цену. Потихоньку, пока он не видел, я ощупывала ошейник. Круглый, стальной, блестящий. Замкнут у меня на горле. Вот я и в ошейнике. Никогда прежде так остро не чувствовала я свое рабство – разве только в день, когда на моем теле появилось клеймо. Я заплакала. Теперь на мне клеймо и ошейник.

И тут я услышала звон. Рабские колокольчики.

Рядом со мной стояли босые женские ноги.

Вокруг левой лодыжки вчетверо обмотана гирлянда колокольчиков. В спину мне ткнулась рукоять плетки. Я вздрогнула.

– Вставай, рабыня, – послышался женский голос. Я подняла глаза. Одета в желтый шелк. Темные волосы стянуты желтой шелковой лентой.

Я встала.

– Встань, как подобает рабыне, – велела она. Я повиновалась.

– Дина, – отметила женщина.

На ней самой клеймо было обычное – словно выписанная от руки первая буква горианского слова «кейджера», примерно полдюйма на полтора. Так чаще всего называют на Горе рабынь. На ее бедре клеймо было ясно видно. Клочок шелка, что служил ей одеждой, будто даже и не пытался прикрыть клеймо.