Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все переглянулись, заговорили… Пожалуй, Газанфар прав… И только сыновья Гулама молчали: лестно, конечно, чтоб отряд был назван именем отца, но не им, сыновьям, высказывать свое мнение в таком вопросе — пусть решают другие.
И другие, коротко потолковав, решили:
— Назвать отряд именем Гулама!
— Что ж, — сказал Газанфар напоследок, обводя лица сельчан дружеским взглядом, — это, мне думается, очень хорошее название для отряда: то, что начал Гулам, но чего не смог довершить, сраженный врагами, довершат бойцы вашего отряда и сыновья покойного доблестного Гулама.
С мечом в руке
Отстоять советскую власть в Баку и распространить ее на весь Азербайджан можно было не иначе, как разгромив основные силы мусаватской контрреволюции и германо-турецких войск.
С этой целью в начале лета советские части выступили из Баку и решительно двинулись вдоль линий Закавказской железной дороги на запад, на Ганджу — так теперь стали называть город Елисаветполь.
С одной из воинских частей продвигался и Саша.
Не узнали бы его сейчас старые друзья, если бы повстречали! Новенькая необмятая гимнастерка топорщилась, широкие парусиновые обмотки упорно сползали на непомерно большие солдатские башмаки, фигура стала приземистой и неуклюжей. Впрочем, винтовка за плечами, патронные ленты на груди, подсумок и походная фляжка придавали Саше воинственный вид.
Мысленно Саша был еще в Баку — он вспоминал о матери, о том, как, расставаясь, обещал ей вернуться с победой… Мать осталась сейчас в городе одна… Правда, в детском саду она окружена своими любимцами-малышами, тосковать ей сейчас не приходится — слишком много у нее забот и хлопот!
Лето в том году было раннее, знойное. Яркое июньское солнце палило, слепило глаза, пыль вздымалась от солдатских ног, шагавших по дороге вдоль железнодорожного полотна, и забивала горло; красноармейцы часто прикладывались к фляжкам с водой; уже не раз присаживались отдохнуть на чахлую травку по обочинам дороги.
«Когда же мы схватимся?» — думал Саша, с тоской вглядываясь в степную серую даль.
Ждать пришлось недолго; уже на второй день похода советским авангардом занята была станция Сатиры, а на третий день после короткого боя с конницей врага — Кюрдамир, станция и село. В бою, правда, Саше участвовать не пришлось — часть его оставалась в резерве, но наблюдать бой ему все же довелось.
«Кто знает, когда и где придется пролить свою кровь и мне?» — думал он, с волнением и нетерпением следя за ходом боя.
Густое облако пыли, убегающее на запад, — вот все, что осталось от вражеского отряда, оборонявшего Кюрдамир. Не устояли они против красноармейцев, эти конники «дикой дивизии» с гордым князем Магаловым во главе, так лихо гарцевавшие недавно на парадах в своих добротных бешметах и дорогих папахах, с развевающимися концами башлыков, с шашками, украшенными серебром!
…Сводки с фронта взволнованно обсуждались людьми, оставшимися на «Апшероне». Рабочие собирались кучками, спорили, строили планы.
— Ты смотри, как наши идут! — с радостным возбуждением восклицал Юнус, следя по карте за продвижением советских войск на запад и обводя занятые советскими войсками пункты красным карандашом. Он досадовал, когда на маленькой карте не находил того или иного пункта: так хотелось обозначить его красным кружком!
— Молодцы! — разделял его восхищение Арам. — Нелегко проходить по этим местам — степь, безводье… Думаю все же, что наши не будут задерживаться в Кюрдамире… Интересно, как пойдут они дальше? — И Арам принимался высказывать соображения о ходе дальнейших военных действий: в нем просыпался старый солдат, участник сражения под Мукденом.
Отступая, мусаватисты угоняли крестьянский скот и заставляли крестьян уходить на запад, чтоб не дать им собрать хлеб для Баку. Поля уже колосились, и больно было проходившим красноармейцам смотреть на безлюдные, палимые солнцем нивы, осиротевшие, обреченные на гибель хлеба. Отступая, враг сжигал села, разрушал железнодорожные мосты, отравлял колодцы, но советские части упорно и неуклонно продвигались вперед, на запад, полные веры в победу.
И все же были в советских войсках люди, среди которых царил иной дух. Встречались они обычно в тех частях, куда проникало влияние меньшевиков и эсеров, особенно в батальонах, в которых командный состав насчитывал немало бывших офицеров царской армии, дашнаков.
Дисциплина здесь была низкая, воли к борьбе и к победе не ощущалось. Здесь то и дело возникали разговоры о том, как сильны немцы, турки и мусаватисты, как жестоко расправляются они с оказывающими сопротивление и как великодушны к сдающимся. Не прочь были эти люди и поживиться где и чем попало.
С такими настроениями Саше пришлось столкнуться уже в первые дни похода.
Случилось это на одной из железнодорожных станций, покинутых отступающими мусаватистами, где с целью споить и дезорганизовать советские войска мусаватисты оставили на перроне множество бочонков с разгромленного ими местного коньячного завода.
Нехитрый маневр врага был легко разгадан, и советское командование приказало начисто уничтожить бочонки с коньяком — во избежание соблазна. Хмуро и молчаливо принялись красноармейцы выбивать днища бочонков. Прозрачные струи коньяка устремлялись в грязную придорожную канаву, распространяя вокруг себя пьянящий аромат. Обидно, конечно, уничтожать такой коньяк, но что поделать, если он и впрямь вводит в соблазн усталого и испытавшего лишения солдата. Так в самом деле будет верней!
Вместе с другими прилежно орудовал Саша.
Неожиданно внимание его было привлечено тремя фигурами, возившимися неподалеку подле одного из бочонков — странным показалось, что трое здоровых мужчин никак не могут справиться с одним днищем. Саша стал наблюдать и заметил, что мало-помалу они откатывают бочонок в сторону, за станционный пакгауз. Последовав за ними, он увидел, что двое, склонившись над бочонком, стараются выбить втулку, а третий стоит на страже.
— Отойти от бочонка! — крикнул Саша.
Навстречу шагнул мужчина, стоявший на страже.
Сумерки не помешали Саше разглядеть его: на голове — лихо заломленная фуражка с помятым козырьком, из-под которого выбивался черный чуб; на груди — два ряда патронных лент; на одном боку — маузер, на другом — туго набитая сумка и офицерская шашка; вызывающий, наглый взгляд.
— Разве не знаете, что есть приказ уничтожать коньяк? — спросил Саша.
— Мы и собираемся его уничтожить! — ухмыльнулся чубатый и, кивнув своим дружкам, добавил: — Продолжайте!
Саша шагнул вперед.
— Хватит шутить! — сказал он строго. — Прочь от бочонка!
— Сам уйди прочь, молокосос!.. Пей, если хочешь, молоко, а нам не мешай! Вдоволь мы навоевались за
