Глубокая печаль - Син Кёнсук

Вторая причина – это израненная душа, когда человек с болью отрекается от того, за что так долго держался. Но одновременно с ужасом понимает, что если и оставит это, то страдания продолжатся и он будет желать снова вернуть то, что следовало забыть. Ваш случай уж точно не первый…

Ю Хэран допила свой остывший чай, Ынсо допила свой кофе и заговорила:

– Если честно…

Молчание.

– В последнее время, когда я открываю глаза, то думаю о Ване. Думаю, почему он, не сказав мне ни слова, позвонил мужу и просил передать мне, чтобы я перезвонила? Из-за того, что эти вопросы никак не покидают меня, я все чаще и чаще думаю о нем. Вспоминаю о нем и во время работы, и даже когда мою руки. До этого, до того как мы в последний раз встретились с ним, такого со мной никогда не происходило. Я думала, что забыла его, думала, что мое сердце навсегда распрощалось с ним. Я и представить себе не могла, что если снова увижу его, то убегу в туалет. Думала, что просто смогу поздороваться, сказать: «Здравствуй!» или же «Как поживаешь?»

Мужа задело, что я не смогла остаться в тот момент невозмутимой. Такое ощущение, что он знает, что я сейчас постоянно думаю об этом человеке.

– Знаете что?

– Что?

– Позвоните ему. Будьте спокойны и невозмутимы. Ведь муж себя ведет так, потому что думает, что вы специально ему не звоните. Позвоните этому человеку так, словно ничего и не случилось. А потом первая скажите об этом мужу и, если он начнет что-то говорить против вас, отвечайте просто.

– Думаете, что получится?

– Если вы так не поступите, то это странное состояние замучает вас.

«Может, и правда попробовать? Растает ли тогда лед на лице Сэ? Но… – представила звонок к Вану, и это показалось ей чересчур странным. – Смогу ли я позвонить ему так, как говорит Ю Хэран, набрать номер, словно ничего и не было между нами? Смогу ли я позвонить так же, как он, будто ничего не произошло? Он просто протянул свою визитку, и все? А смогу ли я?»

Женщины вернулись в кабинет. Ынсо села за стол и посмотрела на свой сценарий.

«Брамс. – Она представила себе постаревшего Брамса, который все время разговаривает сам с собой, идет ли по улице или работает. – Почему этот великий композитор – властелин прекрасных мелодий – в конце своей жизни так полюбил свои монологи?» – Ынсо опять не смогла продолжить и вышла из кабинета.

Зашла в туалет и долго-долго мыла руки. «Да, надо позвонить. Я не буду больше говорить с ним, как прежде. Я скажу ему так: ˝Это я, Ынсо. Как ты жил все это время? Мне сказали, что ты просил, чтобы я тебе перезвонила? Что-то случилось?˝»

Но Ынсо так и не позвонила. И на пятом, и на четвертом, и на третьем этаже она мешкала у телефона. На втором этаже она взяла трубку, набрала две первые цифры номера телефона Вана, который был указан на визитке, и положила трубку. Какое-то время постояла, смотря на телефонный аппарат, а потом взяла и позвонила Сэ. Он был на уроке и не взял трубку.

Словно кем-то гонимая, она быстрым шагом вышла из здания на площадь. Прошла к своей машине и завела ее, но потом выключила зажигание и пошла пешком к парку, находившемуся неподалеку.

«Что тогда было? Весна или лето?»

Ынсо сидела на скамье под глицинией, а воспоминания о прошлом, словно пробиваясь из толстого слоя глыб, замерцали в ее сознании.

«Тогда вон на том месте, перед желтым ограждением, старушка пела какую-то песню, цвели фиолетовые цветы глицинии, зеленели газоны, такие зеленые-зеленые. – Ынсо поежилась. – Тогда это со мной и случилось. Именно здесь я плакала, под цветущей глицинией на зеленых газонах…

Почему же тогда плакала? Из-за чего? Из-за ожидания, да, плакала именно из-за обманутого ожидания. Квартира, в которой раньше жила… И Хваён… Опять Хваён… В тот день позвонил Ван, сказал, что приедет за мной, но так и не приехал. А еще на следующий день на рассвете ко мне постучала Хваён с таким уставшим, изможденным лицом…»

Ынсо оглядела взглядом отцветшие газоны и цветы глицинии: они уже совсем пожелтели и выглядели так плачевно.

Вдруг Ынсо вздрогнула. За какой-то короткий момент она поняла, что в ее жизнь снова вселилась тревога, и это состояние тревожной реальности, следующей за ней по пятам, опять стало ее обычным состоянием.

Всего-то год назад, но кажется, что это было так давно, что ей сейчас и не вспомнить, она переживала то же самое. Она не находила себе места, если не ладилось с Ваном, когда он без оглядки шагал далеко впереди, когда из-за него она плакала, соскользнув по стене в кабине лифта, когда без всякой надобности купила чайную пару чашек в магазине посуды.

И сейчас она снова была готова возобновить печальное шатание по улицам, но вовсе не из-за Вана, а из-за Сэ – он все больше и больше удалялся от нее. Недавно, когда ездила с продюсером Кимом к поэту домой, разве опять она не слонялась по улицам, разве опять не стояла под светофором, рассеянно глядя на здания?

«Тогда я сидела с точно такими же чувствами, как сейчас, на этой скамье, под этой же самой глицинией. Сидела и плакала. Тогда звуки песен старушки доносились до самого парка. Сначала я старалась сдержать плач, но вдруг не выдержала и разрыдалась. Плакала долго, пока не почувствовала, что кто-то стоит рядом и не подняла голову. Напротив на корточках сидели две девочки. Одной девочке, наблюдавшей за мною, а я сидела, закрыв лицо руками, видимо, тоже стало грустно: в ее глазах блестели крупные слезы. И хотя я сказала им отойти от меня, эта девочка все равно подошла и сказала: ″Не плачьте″, – потом уткнулась мне в колени и заплакала навзрыд. – Ынсо быстро встала. – Поэтому больше нельзя повторять прошлое. Нельзя снова впадать в эту пустоту. Ни в коем случае. Да, я слишком устала и измучилась, но больше никогда не буду как прежде слоняться по улицам и сидеть на корточках на дороге». – Внушая себе это, она решительно вышла из парка и завела машину.

По дороге домой заехала в магазин и купила зелень, чтобы заворачивать в нее мясо, купила и овощей. Дома она положила салат, листья салатной хризантемы и кунжута в раковину под струю воды, промыла их несколько раз и, чтобы стекла вода, положила в бамбуковую миску.

Чтобы было удобнее