Глубокая печаль - Син Кёнсук

селе везде так было. Все жили с открытыми воротами, в них могли зайти все желающие, не только люди – здесь беспрепятственно бродили от дома к дому соседские собаки, куры, утки…

Спросонья Ынсо не поняла, что это был за стук. Уже позднее, расслышав голос матери: «Ынсо! Ису! Родимые!», она поняла, что это был стук в ворота. «А почему ворота закрыты?» Ынсо вышла из дома, чтобы отпереть их, но отец каким-то странным голосом скомандовал:

– Не открывай!

Ынсо металась и разрывалась между матерью, стучащей в ворота, и отцом, запрещающим ей открывать. В тот-то момент она и увидела месяц – тоненький, как бровь, стареющий месяц, зависший над матерью, стоявшей на холоде за закрытыми воротами.

Односторонняя луна заледенела от ветра.

– Ынсо, иди в дом!

Было очень холодно, дул промозглый ветер поздней осени.

На улице мерзла мать – в доме ждал отец.

Неожиданно около Ынсо оказался Ису. Только на третий или четвертый раз отцовского строгого приказа она послушно потянула Ису за собой и зашла в дом. Подложила свою руку ему под голову, а чтобы не слышать зов матери с улицы, они укрылись одеялом с головой.

Мать вполне могла перелезть через ограду или переночевать у соседей, но она провела всю ночь у ворот в холодной росе. Только на рассвете, когда отец открыл ворота, она вошла во двор.

Вошла, как будто ничего не произошло, хотела присесть на мару, но повалилась без сил. Ее волосы, одежда, обувь промокли насквозь. Как она упала в то утро, так и не смогла подняться в течение нескольких дней.

Оставшийся на поле батат отец выкопал один. В комнате, где лежала мать, на полу у печки сложили соломенные мешки с бататом. Больная мать, с трудом приподнявшись с постели, слабым голосом сказала:

– Положите здесь. Зимой мы будем варить его и есть.

Из-за того, что она провела холодную ночь в росе, рот ее перекосило.

Ынсо сидела, опустив голову на колени. Вдруг что-то упало на нее. Она подняла голову. Это была газета. Почтальон по привычке сначала кинул ее, а потом только заметил скорчившуюся у дверей Ынсо и испуганно отступил назад. Хотя он каждый день приносил газеты, оставляя их под дверью, Ынсо впервые видела его лицо. Кто это был, мальчик или юноша, было трудно определить, он быстро сел в лифт и спустился на первый этаж. Немного погодя появился разносчик молока, он поставил перед ней молоко. Это был подросток, хотя он и был в кепке. Ынсо узнала его, потому что всегда расплачивалась с ним. Он уже повернулся, но Ынсо позвала его:

– Есть ли у тебя мелочь? Не одолжишь немного? Когда придете за платой, я верну.

Подросток молча вложил ей в руку с десяток монет по сто вон.

– Спасибо.

Подождав, пока мальчик спустится вниз, Ынсо попыталась встать, чтобы тоже войти в лифт, но ноги затекли, и она осталась, разминая их руками. За дверью Хваён снова заскребла когтями, почуяв рядом присутствие Ынсо.

«Ничего, со мной все в порядке». – Ынсо спустилась вниз на лифте.

Площадь у дома была залита синеватым светом. Людей еще не было. Она вдохнула холодный утренний ветер. Какое-то время постояла, смотря на угрюмую от утреннего освещения площадь, а потом подошла к телефонной будке. Прозвучало несколько гудков, трубку взял Ису:

– Сестра? Почему ты так рано? Что случилось?

– Ничего.

Хотя она так сказала, глаза застилали слезы, и голые деревья за окном телефонной будки слились в одно большое пятно.

– Сестра!

– Я всю ночь работала и вдруг вспомнила о тебе, вот и позвонила. Все в порядке?

– Не все.

– Что такое?

– Мне пришла повестка.

– Повестка? И что теперь?

– Что-что, забирают в армию.

«Ах, армия». Ынсо переложила трубку в другую руку. Ису, видимо, услышал, как падают в автомат монеты:

– Ты с городского телефона?

Молчание.

– Да? С городского?

– Угу.

– Почему? Что случилось?

– Да ничего. Говорю же, всю ночь работала, а теперь вышла прогуляться. Когда тебя забирают в армию? Мама знает?

– Осталось где-то полтора месяца. Мама еще не знает. Я только вчера получил.

– Я довезу тебя до места сборов.

– Ты?

– Ну да.

Ису еще что-то хотел сказать, но на табло телефона цифра сто поменялась на пятьдесят, и разговор прервался. Ынсо долго еще стояла с трубкой в руках. Хотя разговор и закончился, казалось, она все еще слышала в трубке голос Ису, слышала, как он зовет ее.

«Говоришь, идешь в армию?» Ынсо положила трубку и прислонилась спиной к стенке телефонной будки. Она хотела прочувствовать это наяву, но не смогла.

«А что теперь делать мне?» Она пыталась что-нибудь придумать, но ничто не приходило в голову. Как пьяная вышла из телефонной будки и снова вошла в лифт, и опять оказалась перед дверью своей квартиры. Подняла газету и молоко, протяжно позвонила. Она слышала, как Хваён прыгает на дверь. Сделала четыре длинных звонка, только тогда дверь открылась.

За дверью стоял Сэ с темно-красными глазами. Похоже, что он тоже глаз не сомкнул этой ночью. Ынсо положила газету и молоко на обувной шкаф. Хваён терлась у ее ног, следя за каждым движением Ынсо, и лизала ей ноги.

Сэ повернулся спиной к Ынсо, вошел в спальню и открыл шкаф. Стоило ему увидеть Ынсо в предобморочном состоянии, как он понял, что натворил этой ночью.

«Что я наделал? – думая так, он кое-как натянул на себя костюм. – Скорее надо уходить», – только и вертелось у него в мыслях.

Ынсо молча смотрела, как Сэ одевается, чтобы уйти. Когда он обулся и вышел из дому, она на том же месте рухнула на пол.

Когда она открыла глаза, стрелки часов в гостиной, которые она перевесила вчера, показывали девять часов. Хваён, не переставая, лизала ей лицо. Ынсо как лежала, так и обняла собачку. Пролежав так еще некоторое время, она встала и, придерживаясь о стенку рукой, прошла в душ. Сняла одежду, включила теплую воду, намылила шампунем голову и изо всех сил стала тереть себя мочалкой, стараясь подавить рыдания, разрывающие ее грудь. Вытерла голову полотенцем и намазала тело лосьоном вплоть до спины, докуда смогла достать руками.

Она долго сидела перед зеркалом туалетного столика. Потом встала и, словно привидение, вошла в комнату напротив. Долго сидела на стуле за столом. Снова вышла в гостиную и там тоже долго сидела на стуле. Встала и вышла на веранду, где долго стояла, опершись лицом о стекло. Словно приняв какое-то решение, снова подошла к туалетному столику и долго красилась. Подвела брови, подкрасила медно-коричневыми тенями