Великие научно-фантастические рассказы. 1939 год - Кэтрин Л. Мур

ему все с самого начала. Его глаза расширились от ужаса, когда я назвал число раненых и погибших. Узнав о предательстве Шелтона, он покраснел от ярости, а в ответ на мой рассказ о беспорядках и попытках устроить самосуд тихо выругался сквозь зубы.

– Конечно же, газеты сообщили об «убийстве», – продолжал я, – но им не удалось повесить это на вас. Тогда они стали говорить о непредумышленном убийстве, но нашлось немало свидетелей, которые слышали, как вы просили разогнать толпу и как сержант отказал вам. Поэтому всю вину с вас сняли. Тот полицейский погиб при взрыве, и они не смогли сделать из него козла отпущения. Но, пока Элдридж продолжает требовать вашей казни, вы никогда не будете в безопасности. Надо затаиться, пока есть возможность.

Харман кивнул в знак согласия.

– Элдридж выжил, так ведь?

– К сожалению. Он переломал обе ноги, но этого мало, чтобы заставить его замолчать.

Спустя еще неделю мы добрались до нашего убежища – фермы моего дяди в Миннесоте. В этой деревенской глуши мы выжидали, пока шумиха вокруг исчезновения Хармана уляжется окончательно, а вялые поиски прекратятся. Искали его, кстати, недолго: по поводу пропажи Хармана правительство испытало скорее облегчение, чем тревогу.

Тишина и покой сотворили с Харманом чудо. За полгода он как будто переродился и снова рвался в космос. Казалось, ничто в мире не заставит его свернуть с намеченного пути.

– В первый раз моя ошибка была вот в чем, – сказал он одним зимним днем. – Когда я объявил об испытаниях, я, как и говорил Уинстед, совсем не думал о настроениях в обществе. Однако в этот раз, – он потирал руки и задумчиво вглядывался в даль, – я поступлю хитрее. Испытания пройдут втайне ото всех, и никто о них не узнает.

Я мрачно усмехнулся.

– Да уж придется. Вы слышали, что любая деятельность в сфере ракетостроения, даже теоретические исследования, теперь считается преступлением и карается смертной казнью?

– Боишься, что ли?

– Конечно нет, босс. Я просто констатирую факт. Кстати, вот вам еще один: вы же понимаете, что мы не сможем построить ракету своими силами?

– Я уже думал об этом и нашел выход. Главное, что мне хватит на это денег. А тебе, Клифф, придется отправиться в небольшое путешествие. Сначала нужно поехать в Чикаго, наведаться в фирму Робертса и Скрэнтона и снять со счетов все, что осталось мне в наследство от отца. Правда, большая часть этого состояния ушла на строительство первой ракеты, – добавил он с досадой. – Затем надо отыскать наших старых друзей. Гарри Дженкинса, Джо О’Брайена, Нила Стентона – всех, кого сможешь. И постарайся вернуться как можно скорее. Я не могу больше ждать.

Через два дня я отправился в Чикаго. Уговорить дядю на это дело было проще простого.

– Семь бед, один ответ, – проворчал он, – валяйте. Я и так влип. Одной авантюрой больше, одной меньше – какая уже разница?

Поездить пришлось немало, но еще больше пришлось умасливать и упрашивать четырех человек поехать со мной на ферму: троих, о которых говорил Харман, и еще одного, Сола Симоноффа. В такой компании, с полумиллионом, оставшимся от богатства Хармана, мы приступили к работе.

Строительство «Нового Прометея» – это другая история, длиною в пять лет, полных сомнений и неуверенности в успехе. Шаг за шагом мы собирали стройматериалы по всей Америке: детали каркаса закупали в Чикаго, листы бериллиевого сплава для обшивки – в Нью-Йорке, ванадиевые батареи – в Сан-Франциско. И вот наконец свершилось – мы достроили брата злополучного «Прометея».

Трудности казались непреодолимыми. Чтобы не навлечь на себя подозрений, нам приходилось закупать детали раз в несколько недель и указывать разные адреса. Мы просили помощи у друзей со всей страны. Они, конечно, понятия не имели, зачем именно совершались эти покупки.

Самым трудным было самостоятельно синтезировать десять тонн топлива – на это ушло больше всего времени. Деньги Хармана буквально таяли на глазах, так что нам приходилось экономить на всем. С самого начала мы понимали, что «Новый Прометей» не будет столь же просторным и хорошо оборудованным, каким был первый, но вскоре выяснилось, что недостаток денег делает нашу затею довольно-таки опасной. Защитный экран функционировал кое-как, а от радиосвязи и вовсе пришлось отказаться.

Пока мы работали не покладая рук в глухих лесах северной Миннесоты, мир изменился, и пророчества Уинстеда оказались поразительно близки к реальности.

События тех пяти лет, с 1973 по 1978 год, сегодня хорошо известны всем школьникам: этот период стал кульминацией «неовикторианской» эпохи. В то, что тогда происходило, теперь трудно поверить.

Запрет на космические исследования и полеты был лишь началом. За несколько лет правительство приняло кучу антинаучных мер. После выборов 1974 года сформировался Конгресс, где Элдридж подчинил себе и палату представителей, и сенат. Он тотчас взялся за дело. На первой сессии Конгресса 93-го созыва приняли знаменитый закон Стоунли – Картера. В соответствии с ним учредили Федеральное бюро исследований науки, ФБИН, которое должно было следить за научными изысканиями по всей стране. Все промышленные и исследовательские лаборатории теперь обязаны были докладывать о своих проектах ФБИН. Бюро имело право запретить – и, разумеется, запрещало – все, что считало нужным.

Протесты не заставили себя долго ждать. 9 ноября 1974 года в Верховный суд был подан иск по делу Уэстли. Джозеф Уэстли из Стэнфорда требовал сохранить за ним право продолжать исследования в сфере атомной энергетики на основании того, что закон Стоунли – Картера противоречит конституции.

С каким любопытством мы впятером, затерянные в снегах Среднего Запада, следили за развитием событий! Мы выписывали все газеты из Миннеаполиса и Сан-Паулу, хоть и получали их на два дня позже положенного, и проглатывали каждое слово, написанное об этом деле. На два месяца напряженная работа над «Новым Прометеем» приостановилась.

Поначалу ходили слухи, что суд может признать закон антиконституционным, и потому во всех крупных городах начались массовые протесты. Лига праведников пустила в ход свой авторитет, и Верховный суд сдался. Пятью голосами против четырех закон признали не противоречащим конституции. Выбор одного человека задушил всю науку. В этом не было никаких сомнений. Члены Бюро принадлежали Элдриджу душой и телом, и все, что не имело непосредственного промышленного применения, тут же запрещалось.

– Наука зашла слишком далеко, – говорил Элдридж в своей знаменитой речи. – Мы должны остановить ее раз и навсегда и дать миру вздохнуть. Только наше сопротивление и вера в Бога приведут нас к всеобщему и стабильному процветанию.

Однако это стало одним из последних выступлений Элдриджа. Изматывающий образ жизни довел его до истощения; он так до конца и не оправился от травм, полученных в тот роковой июльский день. 2 февраля 1976 года он умер. Никого со времен убийства Линкольна не оплакивали так горько, как его.

Смерть Элдриджа мало что изменила. С годами порядки ФБИН становилось