Великие научно-фантастические рассказы. 1939 год - Кэтрин Л. Мур

удивился, застав сына в слезах. Дело было не в том, что он считал Питера образцом стоицизма, а в том, что Питер никогда не плакал. Для двенадцатилетнего мальчика он был до безобразия хладнокровен. А сейчас, вне всякого сомнения, всхлипывал. Похоже, случилось что-то по-настоящему ужасное.

Кафф отложил в сторону рукопись, которую читал. Он трудился редактором «Биологического обозрения». Это был полноватый рано поседевший англичанин с выпуклыми голубыми глазами и цветом лица, похожим на оттенок, в который красят товарные вагоны. Он чем-то напоминал лобстера, который как-то раз угодил в кипяток и поклялся больше не попадать в подобные ситуации.

– Что случилось, дружок? – спросил он.

Мальчик вытер глаза и пытливо посмотрел на отца. Иногда Каффу казалось, что Питер для своих лет ведет себя слишком по-взрослому. Ему бы не помешала капелька мальчишеской взбалмошности.

– Давай, братец, выкладывай. Какой толк от отца, если с ним нельзя поговорить по душам?

Наконец Питер произнес:

– Пацаны… – Он замолчал и высморкался.

От слова «пацаны» Кафф слегка поморщился. Единственным его сожалением по поводу переезда в Америку было то, что Питер нахватался подобных словечек. Поскольку он понимал, что попрекать этим сына бесполезно, ему приходилось страдать молча.

– Так вот, пацаны говорят, что на самом деле ты мне не отец.

«Вот оно что», – подумал Кафф. Рано или поздно это должно было случиться. Не стоило откладывать разговор так надолго.

– Что ты имеешь в виду, дружок? – Он притворился, что ничего не понимает.

– Они говорят, – всхлип, – что я приемыш!

– Ну и что? – выдавил Кафф.

В этой ситуации ему, как назло, полезли в голову только презираемые им американизмы.

– В каком смысле – ну и что?

– В самом прямом. Какая разница? Для нас с мамой абсолютно никакой, уверяю тебя. Так почему тебя это волнует?

Питер задумался.

– А вы меня не выгоните из-за того, что я «приемыш»?

– А, так вот что тебя беспокоит? Мой ответ – нет. По закону ты наш сын в той же мере, что и… что и любой другой мальчик – сын своих родителей. Но как тебе вообще могла прийти в голову мысль, что мы тебя выгоним? Хотел бы я посмотреть на того, кто попробовал бы забрать тебя у нас!

– Ну, мне просто стало интересно.

– Что ж, надеюсь, твой интерес исчерпан. Мы не собираемся выгонять тебя из дому и не смогли бы, даже если бы захотели. Это в порядке вещей, уверяю тебя. Многих усыновляют, и никто не обращает на это внимание. Ты же не станешь расстраиваться, если над тобой посмеются за то, что у тебя нос и два глаза?

К Питеру вернулось хладнокровие.

– А как это произошло?

– О, это длинная история. Если хочешь, я расскажу.

Питер кивнул.

– Я ведь уже рассказывал тебе, – начал Ательстан Кафф, – о том, как до приезда в Америку несколько лет работал в Южной Африке. Как работал со слонами, львами и другими животными, как перевозил белого носорога из Свазиленда в парк Крюгера. Но я никогда не рассказывал тебе о голубом жирафе…

В 1940-е годы правительства ряда южноафриканских территорий задумались о создании природного парка – не просто охотничьих угодий, открытых для туристов, а настоящего заповедника, куда не пускали бы никого, кроме смотрителей и ученых. В конце концов было решено основать такой заповедник в дельте реки Окаванго в Нгамиленде, территории достаточно обширной и в то же время малонаселенной.

Понятно, почему люди селились здесь неохотно: кому захочется жить в месте, где в одно прекрасное утро можно проснуться и обнаружить, что твой дом и ферму затопило на три фута. И крайне обидно отправиться порыбачить на любимое озеро и увидеть, что оно превратилось в травянистую равнину, по краям которой растут деревья мопане.

Неудивительно, что племя батавана[12], проживавшее в дельте реки Окаванго, в большинстве своем было счастливо уступить капризные болота слонам и львам. Тех немногих батавана, которые все-таки жили в дельте и вокруг нее, подкупили и заставили переехать. Нарушив свои же правила, направленные против отчуждения племенных земель, власти королевского протектората Бечуаналенд[13], забрали у батавана дельту и прилегающие к ней территории в бессрочную аренду, назвав все это «Заповедником Яна Смэтса»[14].

Когда в сентябре 1976 года Ательстан Кафф сошел с поезда во Франсистауне, платформа будто дымилась от проливного весеннего дождя. Высокий чернокожий в хаки вышел из серой дымки и спросил:

– Вы мистер Кафф из Кейптауна? Меня зовут Джордж Мтенгени, я смотритель в «Смэтсе». Мистер Опдайк сообщил мне, что вы приедете. Машина из заповедника уже ждет.

Кафф последовал за ним. Он был наслышан о Джордже Мтенгени. Этот человек происходил из племени не чуана, а из зулу близ Дурбана. Когда заповедник открыли, батавана думали, что смотрителем следует назначить тсвана. Но макоба, которые гордились независимостью от своих бывших хозяев батавана, настаивали, что эта земля принадлежит их народу. В конце концов британские власти устали от споров и наняли человека со стороны. У Мтенгени была темная кожа и узкий нос, характерные для многих кафрских банту. Кафф полагал, что тот, вероятно, невысокого мнения о народе чуана и о батавана в частности.

Они сели в машину. Мтенгени сказал:

– Простите, что заставил вас приехать. Жаль, что вы не смогли выбраться к нам до того, как начался сезон дождей. Кастрюля уже выходит из берегов.

– Уже? – спросил Кафф. – И как поживает Мабабе в этом году?

Он говорил о низине, которую называли по-разному: озеро Мабабе, Болото или Кастрюля, – в зависимости от того, много в ней было воды, мало или не было совсем.

– Да, Мабабе – все еще озеро, настоящее озеро, полное утонувших деревьев и бегемотов. Думаю, что Окаванго снова смещается на север. Значит, озеро Нгами опять высохнет.

– Похоже на то. Однако расскажи-ка, что это за голубой жираф? Из твоего письма я ничего не понял.

Мтенгени улыбнулся, обнажив белые зубы.

– Полтора года назад его видели на опушке леса Мопане. Тогда-то все и началось. С тех пор здесь творятся странные вещи. Если бы я поведал вам всю правду, вы бы сразу сообщили британским властям, что у их смотрителя нервный срыв. Мне не хотелось вас в это втягивать, но в правительстве говорят, что не могут никого к нам отправить.

– Все в порядке, – сказал Кафф. – В любом случае я рад вырваться из Кейптауна. После того как исчез старина Хики, там не происходит ничего интересного.

– Кто исчез, простите? Вы же меня знаете, у себя в глуши я совсем не слежу за новостями.

– О, это случилось много лет назад. До твоего рождения, да и до моего, если уж на то пошло. Один ученый, Хики, вместе со своим помощником из племени коса отправился на грузовике в Калахари и исчез. Его искали по всей пустыне, но так и не нашли, а следы от шин грузовика