Великие научно-фантастические рассказы. 1939 год - Кэтрин Л. Мур

Элдридж. Народ узнал его мгновенно. Раздались аплодисменты. Энтузиазм возрастал, и вскоре бурлящая масса людей выкрикивала его имя до хрипоты.

Он поднял руку, требуя тишины, и повернулся к Харману, который наблюдал за ним со смесью изумления и отвращения. Элдридж ткнул в него длинным, костлявым пальцем.

– Джон Харман, сын дьявольский, отродье сатаны, тебя привел сюда греховный замысел. Ты хочешь совершить кощунство и приподнять покров божий, недоступный простому смертному. Ты вкусишь запретный плод Эдема. Берегись! Горек будет плод греха!

Толпа, словно эхо, подхватила его слова. Он продолжал:

– Перст Божий покарает тебя, Джон Харман. Он не допустит осквернения Его творения. Ты умрешь сегодня! – Его голос набирал силу и последние слова прозвучали мрачным пророчеством.

Харман с презрением отвернулся. Он громко и отчетливо обратился к сержанту полиции:

– Офицер, можно ли как-то избавиться от этих зевак? Запуск наверняка приведет к разрушениям, а люди столпились слишком близко.

– Если вы боитесь толпы, так и скажите, мистер Харман, – отрезал полицейский. – Хотя вам не о чем беспокоиться, мы сумеем ее сдержать. А что до опасности этой штуковины… – Он громко фыркнул, бросив взгляд в сторону «Прометея», чем вызвал поток насмешливых криков.

Харман не ответил и молча поднялся на борт. Тут повисла странная тишина. Чувствовалось ощутимое напряжение. Никто не пытался взять ракету штурмом, хотя мне казалось, что подобный исход неизбежен. Напротив, Отис Элдридж приказал людям отойти. Он закричал:

– Пусть грехи обрушатся на грешника. Как сказал Господь: «Мне отмщение, и аз воздам».

Момент запуска близился, Шелтон подтолкнул меня локтем.

– Давай-ка отойдем, – прошептал он напряженно, – а то еще надышимся выхлопами. – И он бросился бежать, призывая меня последовать за ним.

Не успели мы выбраться из толпы, как позади раздался страшный рев. Меня окатило волной горячего воздуха. Мимо уха что-то пронеслось с ужасающим свистом, и меня с силой швырнуло на землю. Несколько минут я лежал в беспамятстве, в ушах звенело, а голова шла кругом.

Когда я, пошатываясь, поднялся на ноги, передо мной явилось ужасное зрелище. Похоже, взорвались топливные баки «Прометея», и там, где еще мгновение назад возвышалась ракета, зияла глубокая яма. Земля была усыпана обломками. Душераздирающие крики раненых, изуродованные тела… Пожалуй, я воздержусь от описаний.

И тут послышался слабый стон. Я оглянулся и пришел в ужас. На земле лежал Шелтон с окровавленным затылком.

– Я сделал это, – прохрипел он торжествующе, но его голос был настолько тих, что я едва мог расслышать. – Я сделал это. Я вскрыл баки с жидким кислородом, и, как только искра коснулась ацетиленовой смеси, вся эта проклятая махина взорвалась. – Он хватал ртом воздух, пытался пошевелиться, но не мог. – Кажется, в меня попал обломок, но мне все равно. Я умру, зная, что… – Голос его звучал сдавленно и хрипло, но на лице застыло восторженное выражение мученика.

Он умер, и я не смог найти в себе силы осудить его.

И тут я вспомнил о Хармане. На место происшествия прибыли машины скорой помощи из Манхэттена и Джерси-Сити. Одна из них помчалась к рощице примерно в пятистах ярдах от нас, где, застряв в верхушках деревьев, лежала раздробленная носовая часть «Прометея». Я бросился туда со всех ног, но они уже вытащили Хармана и увезли прежде, чем я успел добежать до них.

Я не стал там задерживаться. Взволнованная толпа кружилась вокруг погибших и раненых, но скоро она очухается и воспылает жаждой мести. Тогда моя жизнь не будет стоить ни цента. Я прислушался к здравому смыслу и под шумок ускользнул.

Следующая неделя прошла будто в горячке. Я прятался у друга, прекрасно понимая: если меня найдут, я рискую поплатиться жизнью. Харман лежал в больнице в Джерси-Сити – он отделался легкими порезами и ушибами, так как взрывная волна отбросила кабину «Прометея» на деревья, что и смягчило удар. Теперь на Хармана обрушился гнев всего человечества.

Нью-Йорк, да и весь остальной мир, словно сошел с ума. Газеты все как одна вышли с огромными кроваво-красными заголовками: «Двадцать восемь убитых, семьдесят три раненых – такова цена греха». Газетчики развернули за Харманом настоящую охоту: требовали арестовать его и судить за убийство первой степени.

Со всех районов Нью-Йорка стекалась обезумевшая многотысячная толпа. Скандируя «Казнить его!», она хлынула через реку прямо к Джерси-Сити. Возглавлял их, конечно же, Отис Элдридж. Обе его ноги были в гипсе, поэтому он обращался к народу из машины с откидным верхом. Марширующая толпа стала самой настоящей армией.

Мэр Джерси-Сити Карсон созвал всех свободных полицейских и умолял власти направить к ним армию из Трентона. Туннели и мосты, ведущие из города, перекрыли слишком поздно – когда толпа уже покинула Нью-Йорк.

Шестнадцатого июля на побережье Джерси шли ожесточенные бои. Полиция размахивала дубинками без разбора, но, несмотря на численное превосходство, отступила под натиском толпы. Группа конных полицейских попыталась наехать на демонстрантов, но и ее оттеснили. Лишь слезоточивый газ сдержал протестующих – и все равно столкновения продолжались.

На следующий день было объявлено военное положение, и армия вошла в Джерси-Сити. Это положило конец призывам к самосуду. Элдридж был вызван к мэру и после разговора с ним приказал своим последователям разойтись.

Газетчикам мэр Карсон заявил:

– Джон Харман должен понести наказание за свое преступление, но важно сделать это в соответствии с законом. Правосудие свершится, и правительство штата Нью-Джерси примет все необходимые меры.

К концу недели жизнь вернулась на круги своя, и скандал вокруг Хармана поутих. Спустя еще две недели его имя почти исчезло из газет: его лишь мельком упомянули при обсуждении нового закона Зиттмана о запрете ракетостроения, единогласно принятого обеими палатами Конгресса.

Харман все еще лежал в больнице. Уголовное дело против него не возбудили, но стало казаться, будто теперь его жизнь пройдет в бессрочном заключении «ради его же блага». Поэтому я решил, что пора действовать.

Больница «Темпл» находилась в глухом районе на окраине Джерси-Сити, и в темную, безлунную ночь мне не составило большого труда проникнуть туда незамеченным. С удивительной для самого себя ловкостью я забрался в подвальное окно, оглушил сонного дежурного и прокрался к палате 15Е, которая в книге регистрации значилась за Харманом.

– Кто здесь? – Испуганный возглас Хармана музыкой прозвучал в моих ушах.

– Тсс! Тихо! Это я, Клифф Маккенни.

– Ты! Что ты здесь делаешь?

– Пытаюсь вытащить вас отсюда. Или хотите остаться тут до конца своих дней? Пойдемте, нужно выбираться.

Я поторопил Хармана, чтобы он скорее переодевался. Через минуту мы уже крались по коридору и вскоре сели в машину. Только тогда Харман собрался с мыслями и начал задавать вопросы.

– Что произошло в тот день? – первым делом спросил он. – Последнее, что я помню, – как дернул за рычаг. Очнулся я уже в больнице.

– Разве они вам не сказали?

– Ни слова, – прошипел он. – Я забросал их вопросами, но без толку.

Я рассказал