Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей - Ольга Абрамовна Деркач

обороняет свои позиции. Может, молитвы помогут вернуть храм монастырю?» – написали мы в первом издании «Книги Москвы». И знаете, помогли, видно, молитвы – сегодня собор Покрова открыт для верующих и неверующих. Слава Богу.

Мельников

Жил-был…

Нет, не художник (то есть, конечно, художник, в широком смысле этого широкого же слова), а архитектор один. В отличие от воспетого Аллой Пугачевой на слова Андрея Вознесенского безымянного художника (хотя все знают, что та розовая история была про Нико Пиросмани), имел он имя Константин Мельников. Как всякий архитектор имел Константин Мельников листы проектов. Имел и домик. «Холсты»-листы Константин Степанович случайным людям не продавал, а отсылал на конкурсы внутренние и международные. Дело было в 20-е – 30-е годы уже прошлого, двадцатого, века. То есть в самый пик расцвета функциональной архитектуры продуманных, удобных в эксплуатации зданий и целых комплексов. Мельников – звезда архитектуры того времени. У него не было узкой специализации, среди его творений выставочные павильоны, саркофаг для мавзолея, гаражи, клубы, планировка Центрального парка культуры и отдыха. Строил Мастер в основном в Москве. Но прославился за рубежом: например, единственный из советских архитекторов удостоился персональной экспозиции на Миланском триеннале 1933 года в числе 12 лучших архитекторов мира (компанию Мельникову составляли, например, Ле Корбюзье, Райт, Мис ван дер Роэ). Первую славу Мельникову принесли выставочные павильоны. Началось все с экспозиции махорочного синдиката для Всероссийской сельскохозяйственной выставки 1923 года. Потом он строил павильоны СССР на международных выставках в Париже и Салониках. Даже в те времена казалось странным, что все эти сооружения были из дерева. Но временные, что называется, и по определению, и по материалу постройки сохранялись значительно дольше, чем требовалось им по назначению. Павильон Парижской выставки 1925 года был демонтирован, а потом (единственный) собран на окраине Парижа и много лет служил рабочим клубом.

Вот, кстати, и о клубах. Выстроено их по мельниковским проектам шесть, пять в Москве и один в Ликино-Дулеве. Про клуб имени Русакова на Стромынке вы прочтете на букву «Р», про остальные можно написать не меньше. Но… пора допевать песню. Про что там дальше? Домик архитектор один, как мы уже сказали, тоже имел. Но не продал. И абсолютно правильно сделал. Потому что домик этот совершенно уникальный. Начнем, пожалуй, с того, что разрешение на частное строительство в Кривоарбатском переулке (!) Константин Мельников получил в серьезном 1927 году. А сам дом, вы видели нечто подобное? Да вы и сейчас этого дома толком не разглядите – позагорожен, позажат. Но поглядеть, уверяем, есть на что. Два соединенных бетонных цилиндра с нестандартными окнами. Почему цилиндр? Понятно – это минимальный периметр для заданной площади. Окна – еще проще: большое, в 20 квадратных метров, украшает гостиную, а система маленьких вытянутых шестиугольников дает равномерно рассеянный свет в мастерской.

И все же, несмотря на сохраненные «холсты» и дом, история заканчивается не очень весело. Не нашлось талантам и проектам архитектора Мельникова места в нарождающемся советско-имперском стиле (как и Мису ван дер Роэ в Германии). Но Мельников в Америку не уехал, а стал… художником. После войны, правда, с пятидесятых преподавал в МИСИ и поучаствовал в проектировании хрущевского варианта Дворца Советов. Еще, рассказывают, по его проекту оформили фасад «микояновского» мясокомбината, но и это не сохранили. А звания заслуженного архитектора России звезду мировой архитектуры удостоили (так и хочется написать – наконец-то) в 1972 году, когда Константину Степановичу было 82. До появления новорусских соседей с однояйцевыми башенками и офонарения соседнего Арбата архитектор не дожил. Может и хорошо?.. Каково на это глядеть глазам Мастера?

Мещанская

Гражданские братья

Это было давно – лет… триста с лишним назад. Воевал царь Алексей Михайлович Смоленск и Черниговские земли, отобранные поляками, воевал за Белоруссию и только что присоединенную Переяславской радой Украину. И в войну, и после, и по собственному желанию, и пленные, и из Польши, и из Белоруссии ехали в Первопрестольную тамошние местные жители – горожане, или по-тамошнему «мещане». А когда с поляками замирились, тех, кто в Белокаменной остаться захотел, собрали в кучку в специальной Мещанской слободе, которой ведал Посольский приказ. За Сретенскими воротами отвели мещанам землю, и на той земле в Мещанской слободе получились четыре Мещанские улицы, из которых до наших дней дожила только 4-я, у которой номер теперь за ненадобностью отобрали. Из 1-й Мещанской – родной улицы Высоцкого – вышел проспект Мира. Точности ради поясним, что эту улицу прокладывали не мещане: дорога к Ростову Великому и Ярославлю на ее месте существовала, предполагают, еще в косматом XII веке. 2-ю Мещанскую кличут сейчас улицей Гиляровского, а 3-ю – улицей Щепкина: оба знаменитых москвича когда-то жили на улицах своего имени.

К 20-м годам XX века переселенцы двухсполовиновековой давности вытеснились из памяти гегемона канареицами и фикусами. Мурло, вылезающее, по его мнению, из мещанских названий, следовало немедленно перековать в гражданина. Что и сделали: на краткое время с 1-й Мещанской – ее недолго называли 1-й Гражданской, и навсегда – с четырьмя Мещанскими улицами в бывшем селе Богородском, как раз вошедшем тогда в черту Москвы. Откуда есть пошли Мещанские улицы в Богородском – теперь уж не выяснить, но за то, что это те же горожане, ручаемся: мещанами с 1775 года называли в Русской империи податное сословие из бывших посадских, то есть, несомненно, городских людей. А граждане – вы будете смеяться – это те же горожане, или посадские люди, мы по словарю Даля проверили. А вот почему из одних горожан получились в языке (и в жизни!) обыватели, а из других – достойные своей страны люди – об этом отдельную книжку надо писать.

Меншикова башня

По заказу светлейшего

Хорошо писателям! Берет человек в руки книгу и сразу знает, кто ее автор – на обложке ж написано. Не то зодчие – лишь самых великих из великих увековечили в Москве на плохо читаемых невооруженным глазом глухих черных табличках – и то в самое последнее время. Строения в Белокаменной издревле обозначали именами заказчиков и хозяев: палаты дьяка Аверкия Кириллова, усадьба Барышникова, дом Пашкова. На храмы этот обычай не распространялся: