Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

сном он читал несколько слов из словаря Вебстера, как молитву. Будучи прилежной ученицей, Мириам подчеркнула многие трудные слова и сделала пометки на полях. Слезы текли по его щекам, он водил пальцем по написанным ею строчкам, вспоминая ее голос, ее широкие костлявые плечи, ее голову, скрытую под капюшоном, и ее оживленное, счастливое лицо в пекарне.

Теперь работа была его единственным спасением. Он вставал в четыре утра, съедал кусок хлеба с арахисовым маслом, пил соевое молоко и дешевый арбузный сок, и уже до рассвета наблюдал за выпечкой, заворачивал буханки хлеба и составлял балансовый отчет. Работа шла ему на пользу; она отвлекала его от мыслей о Мириам.

Но горе было подобно пышному тесту для хлеба. Вы обминаете его, а оно все равно поднимается. Когда Зигмунд заговорил о Мириам, Эрнест прослезился. Когда он увидел велосипед, на котором она ездила, он разрыдался. Он замкнулся в себе, перестал понимать вопросы людей, злился, когда другие улыбались. Все его мысли были заняты его оплошностью, которая стоила жизни Мириам. Все, что он видел, – это ее отсутствие.

Ему стоило отпустить ее с мистером Блэкстоуном.

Совершенно измученный, Эрнест ложился спать в семь вечера. Иногда он спал хорошо, иногда сон приходил с трудом. Одиночество было справедливым наказанием, и все же он хотел Айи – ее нежные руки, ее дразнящую улыбку, ее звенящий, как весенний ручей, голос. Он хотел увидеть, как она надевает свои туфли на высоких каблуках, прикоснуться к ее мягким икрам, провести пальцами по ее обнаженному телу.

Сон приходил все реже, он спал все меньше. А потом и вовсе не мог заснуть.

Он умылся в тазу, подравнял бороду и обрезал свои спутанные волосы, которые уже доходили до плеч. Затем запихнул все свои пожитки в чемодан, запер комнату и ушел.

* * *

В своей пекарне он повесил занавеску в углу рядом с кухней и передвинул туда стол. Он мог позволить себе большой офис или переехать в одну из купленных им квартир, но в пекарне он чувствовал себя как дома. В конце концов, это было любимое место Мириам в Шанхае.

Однажды вечером он почувствовал руку на своем плече.

– Эрнест. Посмотри на себя. Ты болен? – спросила Голда.

В пекарне стояла тишина, было, наверное, часа два ночи. Рабочие дремали, пытаясь хоть немного наверстать упущенные часы сна. Он встал.

– Нет. Который час?

Голда стояла перед ним в красной хлопковой юбке. Она провела рукой по его груди. Его оксфордская рубашка была расстегнута из – за жары, и теперь он чувствовал ее горячие пальцы и вдыхал ее аромат. Она расстегнула ремень на его брюках и поцеловала его в губы.

– Голда, что ты делаешь?

– Я хочу видеть тебя счастливым.

– Уже поздно.

– Ничего страшного, Эрнест.

Он моргнул. Тепло и бессонница затуманили его разум.

Она взяла его руку и сунула себе под юбку. На ней не было ни чулок, ни нижнего белья.

Эрнест вздрогнул. Он больше не знал, кто он такой. Внутри него вспыхнул огонь, и волна невозможного желания охватила его тело. Он жаждал погрузиться в спасительное забвение, забыть свою ошибку, просто забыться. Он спустил штаны, притянул Голду ближе к себе и вошел в нее.

* * *

Несколько дней спустя Эрнест еще окончательно не проснулся, когда услышал, как кто-то стучит в дверь. Два японских солдата в форме стояли у входа в пекарню.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – Сон как рукой сняло. Сколько времени прошло с момента визита Ямазаки? Три месяца? Четыре? Но Ямазаки был по – прежнему жив, как ему сказали.

Солдаты попросили показать его паспорт и паспорта всех работников пекарни. Объяснив, что он гражданин Германии, который потерял свой паспорт, Эрнест предоставил им единственное удостоверение личности, которое у него было, – то, которое ему выдал Совет Поселения на пристани, когда он прибыл. Он не мог разобрать, что говорили солдаты, поскольку они изъяснялись на ломаном английском, но было понятно, что они расследуют нападение на Ямазаки.

Их всех отвезли на ближайший пост, где они просидели несколько часов. Эрнесту было приказано ответить кому – то по телефону. Снова и снова он слышал вопросы на немецком языке с сильным японским акцентом:

– Was ist Ihre Nationalität und wo wurden Sie geboren? Wann sind Sie nach Shanghai gekommen?[7]

Он напрягся.

– Ich bin Deutscher und wurde in Berlin geboren. 1940 kam ich nach Shanghai.[8]

– Haben Sie einen Offizier angegriffen?[9]

– Nein, ich habe keinen Offizier angegriffen.[10]

Его задержали на два дня, и, наконец, отпустили.

* * *

Мистер Биткер прислал ему кусок мяса в знак благодарности за помощь беженцам и в честь его освобождения. Эрнест поделился им со своими людьми в пекарне. «Каждый прожитый день похож на кусок мяса», – сказали они.

За последние три года это был первый стейк, который ему довелось отведать. Он положил его на тарелку, нарезал соломкой, потом кубиками, а затем положил кусочек в рот и прожевал. Смакуя каждый кусочек, он пытался наслаждаться им, его вкусом, текстурой. Действительно. Каждый прожитый день был таким же даром, как кусок мяса.

Он хотел заработать больше денег, как для собственного выживания, так и для беженцев, которые зависели от него. Когда марионеточное правительство во главе с Ван Цзинвэем изъяло с рынка всю националистическую валюту и заменило ее своими собственными банкнотами, новыми фаби, по курсу два к одному, стоимость жизни за ночь удвоилась, как и стоимость квартир, приобретенных Эрнестом. Он быстро их продал.

На имевшиеся у него наличные он закупил мешки риса, муки, пшеницы, сушеных бобов, вяленой рыбы, сушеного сладкого картофеля, кружева, рулоны шелка, соломенные шляпы, хлопчатобумажные пальто – все, что смог достать через своих китайских деловых партнеров. Он также попросил мистера Биткера познакомить его с богатыми китайскими торговцами, которые продавали уголь, приправы и керосин.

В результате распространившихся слухов, что он надежный и щедрый человек, бизнес Эрнеста шел в гору. С помощью мистера Биткера Эрнест подружился со швейцарцами, канадцами и американцами, которые избежали японской облавы. Благодаря своим связям он вел подпольный бизнес с местными шанхайскими семьями, текстильными фабриками и упаковочными компаниями. Китайцам он нравился, и иногда они даже приглашали его на чай.

Однажды он проговорился, что влюбился в китаянку, и она тоже полюбила его, но он отпустил ее. Китайские бизнесмены кивнули. Они сказали, что это было мудро с его стороны; люди из разных стран не должны жениться.

В ноябре до него дошла информация, что японский линкор был