Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

избавиться от жизни, которая была бременем, до которой никому не было дела. Но я исповедовала буддизм. Разрушать чью-то жизнь считалось преступлением.

Еще я думала об Эрнесте, о его потере, о его горе, за которое я несла ответственность, хотя и отказывалась признавать это вслух. Но он проявил слабость. Он бросил меня. У меня даже не было возможности рассказать ему о своей беременности.

Пэйю с ее опытом заметила бы мое состояние, но она только что узнала об уходе Синмэя и закрытии его бизнеса. Когда он сказал, что разорен, Синмэй имел в виду именно это. Он остался не только без гроша в кармане, но и по уши в долгах. Пребывая в ярости, она раздавала все, что накопила, кредиторам, которые взимали огромные проценты. Я отдала ей деньги, которые прятала в своем шкафу. Но я не знала, насколько большой была инфляция, и в течение нескольких недель все мои сбережения иссякли, а кредиторы все еще стучались в ее дверь.

Чтобы сэкономить на содержании дома, она уволила всех слуг, включая единственную няню для своего младшего ребенка, и продала моего «нэша» без моего ведома. Моего шофера тоже уволили. Мне было грустно, но в то же время я злилась. Хотя я мало что знала о своем шофере, он преданно служил мне много лет.

Вспыльчивый характер Пэйю проявлялся особенно ярко во время еды. Она хмурилась и кричала на своих детей за то, что они слишком много едят, ее жалобы были достаточно громкими, и я слышала их за пределами столовой. Действительно, то, с каким отчаянием и скоростью эти дети ели, настораживало. Их было так много – шестеро. Тринадцатилетний мальчик бросался к горшку с рисом, как только его ставили на стол и открывали крышку, за ним следовали одиннадцатилетний и семилетний, и каждый наполнял свою миску до краев. Они проглатывали все с жадностью, облизывались и хотели еще.

Прошло два месяца. Пэйю начала продавать семейные драгоценности: картины моего деда, его нефритовые подвески, подаренные вдовствующей императрицей Цыси, любимую вазу моей матери династии Цин, старинные бутылочки для нюхательного табака моего отца. Затем последовали другие: громоздкая мебель из розового дерева, нефритовое дерево, уникальный голубой фарфоровый сервиз, обожженный и изготовленный в Цзиндэчжэне, и британское столовое серебро, которое являлось еще одной семейной реликвией.

Каждое утро в первый день недели Пэйю сидела за круглым столом, держа в руках щетку, и вела переговоры с владельцем ломбарда, который обещал не раскрывать ее личность общественности, дабы не навредить ее репутации, и, в свою очередь, получал предметы по низкой цене. Она чертыхалась, но соглашалась.

* * *

Если бы я рассказала Эрнесту о своей беременности, изменил бы он свое решение?

Лежа в кровати, я снова и снова задавала себе этот вопрос. По крайней мере, он должен знать. Наши жизни были всего лишь опавшими во время сильного шторма листьями, но семя нашей любви проросло от дерева, пустившего корни в моем сердце.

Однажды августовским днем я снова пошла в его пекарню, надев кофту, которая не прикрывала мой живот. Невероятная красавица Голда поприветствовала меня. Она сказала, что он только что ушел. Враждебный взгляд ее зеленых глаз был устремлен на мой живот.

– Не могли бы вы передать ему, что я хотела бы его увидеть? – попросила я и дала ей свой адрес.

Он так и не пришел.

* * *

Живот вырос еще больше. Я носила просторные туники, которые Ченг велел сшить для меня перед свадьбой, но теперь уже даже они не смогли бы скрыть ребенка, которого я носила. С каждым шевелением, с каждым толчком жизни внутри меня боль, сожаление и страх заставляли мое сердце колотиться сильнее. Отчаяние росло по мере того, как мой живот становился все круглее, а простые движения, такие как ходьба и подъем с кровати, становились проблемой. Я хотела, чтобы ребенок покинул мое тело, освободил меня, но в то же время я не хотела, чтобы он родился. Будь то мальчик или девочка, это дитя стало бы ходячим доказательством моей глупости, лицом моего позора.

И вот однажды я дремала в своей спальне, из которой медленно исчезали мои изысканные наряды один за другим. И тут вошла Пэйю.

– Я не верила тому, что говорили мои дети, но посмотри на себя, – сказала она, ее взгляд был полон презрения.

Я повернулась на бок, чтобы сесть. Я была тяжелой и неуклюжей, как свинья.

– Я хотела тебе сказать.

– Это ведь ребенок не от Ченга?

– Нет.

– Он приезжал несколько раз.

Мне нечего было ответить на это. Наш разговор в гостинице был последним, больше мы не виделись.

Пэйю нахмурилась.

– Ты ему сказала?

– Нет.

– Кто еще об этом знает? – вздохнула она.

– Только Синмэй. Я сказала ему до его отъезда.

– Ин?

– Он не знает.

– Мать Ченга?

– Не думаю.

– Ты должна выйти замуж за Ченга. Ты можешь сказать ему, что это его ребенок. Он не догадается.

– Конечно же догадается.

Она всплеснула руками.

– Да что не так с семейством Шао? Твой брат сбежал к американке, а ты беременна от иностранца. Неужели у вас нет чувства стыда?

Глаза защипало от слез, и я отвела взгляд.

– Что ты собираешься делать с ребенком?

Я посмотрела на свой живот, и мне захотелось разрыдаться. Всех этих месяцев страданий, одиночества и страха, размышлений о том, чтобы прыгнуть со стены, слез перед сном, видя, как мое стройное тело превращается в уродливый бочонок, покрытый растяжками и темными пятнами, было недостаточно. Мне все еще нужно было решить, что делать с ребенком, которого я не хотела.

– Я позабочусь об этом.

– Да, позаботишься. Потому что я не могу тебе помочь. У меня уже шестеро детей. Все голодают, все семейство хочет есть. Я не могу со всем справиться. Если ты собираешься остаться здесь, то сама разберешься со своей проблемой. Ты отдашь ребенка.

Я вздрогнула.

– Ты же не серьезно. Ты бы отдала своего ребенка?

– Ты не имеешь права задавать мне этот вопрос. Ты была помолвлена с богатым мужчиной, но забеременела от другого. Если бы твоя мать была жива, она велела бы тебе прыгнуть в колодец. – Пэйю вышла из моей комнаты.

У меня раскалывалась голова. Я не хотела иметь ничего общего с этой новой жизнью. Но отдать собственного ребенка было бы верхом подлости. Но и жить с этим ребенком тоже было бы позорно.

Глава 67

Эрнест

Он хранил прах Мириам в банке возле своей кровати. Каждый вечер перед