Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

– Эрнест Рейсманн.

– Лайсманн, Лайсманн, – пробормотал Ямазаки. – Иностранцы – наши гости, и я полагаю, что они находятся под охраной в особых местах. Почему вы здесь? А эти люди? Какой вы национальности?

Его сердце заколотилось в бешеном темпе, пальцы задрожали, когда он заиграл «Симфонию № 5» Бетховена. Его слова определили бы его судьбу и судьбу всех людей в его пекарне. Конечно, он не мог притвориться британцем или американцем. Не мог сказать, что он азиат, поскольку даже пьяный мог видеть, что у него голубые глаза. Он мог бы солгать, что он немец без немецкого паспорта, но Ямазаки рано или поздно обнаружил бы, что Эрнест не имеет гражданства.

– Я еврей, сэр.

Ямазаки икнул.

– Что это?

Эрнест почувствовал волну нервного напряжения, исходящую от его людей. Стуча по клавишам фортепиано, он собирался ответить, но тут понял, что мужчина отшатнулся и закричал на кого-то у двери. Эрнест поднял глаза.

У входа стояла Айи, держа в руках серебряную сумочку с заклепками, похожими на бриллианты, в ее ушах покачивались золотые серьги в форме листьев. Ее лицо побледнело, и все тело напряглось от страха.

– Мисс Шао? – Офицер резко обернулся. – Я знаю, кто ты такой. Ты – тот пианист из ночного клуба «Тысяча и одно удовольствие»!

Эрнест встал.

– Пекарня закрыта, сэр. Не могли бы вы, пожалуйста, уйти?

Все дружелюбие и вежливость Ямазаки испарились. С убийственным взглядом он сердито ткнул в Эрнеста пальцем.

– Ты убил солдата. Ты, иностранец! Теперь ты в сговоре с китайцем. Сговор с китайцем заслуживает смерти! Ты! Заслуживаешь смерти. Все вы заслуживаете смерти!

Эрнест почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом. Но Айи. Он подал ей знак выскользнуть за дверь. Она сделала шаг.

– Не двигайся! Никому не двигаться! – Ямазаки выхватил маузер и прицелился в нее.

– Нет! – Эрнест бросился на Ямазаки и попытался вырвать пистолет у него из рук.

Раздался выстрел. Он был настолько громким, что у него заболели уши. Эрнест отступил назад и крикнул, чтобы все пригнулись и укрылись. Но Ямазаки снова поднял свой маузер. Эрнест выхватил у пекаря скалку и замахнулся ею на Ямазаки. Прогремел еще один выстрел. Каким-то образом Мириам потеряла равновесие и рухнула прямо перед ним.

– Мириам! – Похолодев от страха, он со всей силы ударил Ямазаки скалкой по голове. Эрнест никогда в жизни ни на кого не нападал, но сейчас ему хотелось, чтобы этот человек умер. Этот пьянчуга застонал, раскинул руки и, наконец, осел на пол.

Эрнест бросил скалку и обнял Мириам.

– Боже, боже. О, боже. – Волна холодных мурашек пробежала по его спине. Он не мог толком разглядеть ее лицо, а ее волосы, убранные во французскую косу, были мокрыми. – Что происходит. Что случилось. Мириам?

Что-то красное потекло у нее изо рта. Но она ничего не сказала.

Ледяные пальцы ужаса сжали его сердце, он содрогнулся всем телом.

– Скажи что-нибудь, Мириам. Ну же. С тобой все в порядке. Скажи хоть что-нибудь. Все будет хорошо. Мириам? Мириам?

Но она не ответила, не издала ни единого звука. Он крепко прижал ее к своей груди, целовал ее щеки, глаза, губы, умоляя ответить, сказать что-нибудь.

– Пожалуйста, Мириам, пожалуйста, пожалуйста. Кто-нибудь! Пожалуйста! Помогите! Помогите мне!

В пекарне было необычайно тихо. Он слышал только свое дыхание, свои рыдания, свой голос. Потом кто-то позвал его. Он не мог понять, почему люди звали его, когда они должны были спасать ее. Но затем раздался вопль и волна рыданий. Он тонул, он не мог дышать, не мог унять дрожь. Он посмотрел на бледное испачканное кровью лицо Мириам. И тут до него дошло. Мириам, его сестра, с которой он переплыл океаны, которую отказался отпускать, которую поклялся защищать, умерла.

Глава 64

Айи

Мириам умерла у него на руках. Он все равно не отпускал ее, его грудь и лицо были измазаны кровью, даже рубашка пропиталась ею. Он был парализован, не слышал и не видел меня. Я отступила в сторону, когда люди подняли Ямазаки и вынесли его из пекарни. Им нужно было избавиться от него, иначе их всех убили бы, если патрулирующие солдаты узнали бы, что они напали на офицера. Убийца был без сознания, пьян, но, к сожалению, все еще жив.

Я подошла к Эрнесту и положила руку ему на плечо. Его лицо было пепельно-серым, взгляд – безжизненным. Я хотела что-то сказать, но что я могла сказать? Он защитил меня от японца, а его сестра заслонила его. Теперь она убита, а я все еще жива.

Я навлекла эту трагедию на него, на нее, на всех людей в помещении. Стоя в ничем непримечательной пекарне в западном стиле в луже крови, растекшейся вокруг меня, рядом с людьми в фартуках, которые стояли на коленях, плакали и причитали, я почувствовала поступающую тошноту и мучительный стыд. Я вдыхала едкий запах пороха и чувствовала нарастающую панику, мои ноги подкашивались.

– Мисс Шао? – раздался женский голос.

У нее были удивительные глаза цвета мха, бледное лицо с веснушками и рыжие, как унаби, волосы, убранные под косынку. Тоже иностранка, как и Эмили, но у Эмили были черные волосы и черные глаза, как у меня. Манеры этой женщины тоже отличались от манер Эмили. В то время как Эмили вела себя как эмоциональная, избалованная писательница, эта экзотическая красавица обладала чувственной, драматичной аурой. Казалось, пекарня и весь мир были для нее просто сценой. Я узнала Голду из рассказов Эрнеста.

Я хотела бы, чтобы она стала моей подругой. Я не желала причинить своим приходом. Я лишь хотела сообщить Эрнесту новости о нашем прекрасном будущем.

Красавица заправила выбившуюся прядь рыжих волос под косынку – изящный и драматичный жест, но взгляд ее зеленых глаз полоснул меня острее лезвия.

– Пожалуйста, уходите.

Всего лишь еще один человек, который относился ко мне враждебно. Я повернулась к Эрнесту. Он сидел, склонив голову и сгорбив спину, подобно скорбящей статуи. Его рыдания разносились по пекарне, медленно разрывая мое сердце на части.

Я не могла оставить его в таком состоянии.

– Одну минуту.

Ее пышная грудь колыхнулась, зеленые глаза вспыхнули. Она всхлипнула, затем сказала:

– Она умерла из-за вас. Вы навлекли на нас это несчастье. Это ваша вина.

Я выскочила из пекарни.

На улице было темно, и близился комендантский час. В квартале стояла полная тишина, если не считать единичных выкриков патрулирующих солдат вдалеке. В конце переулка виднелись две темные фигуры, освещенные слабым светом из пекарни. Старик, мистер