Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов

превосходно, каждое утро я делаю гимнастику и… скажу вам по секрету, могу даже совершить половой акт с какой-нибудь симпатичной женщиной. Ну, при некоторой дополнительной стимуляции, конечно…

– Значит, «живая» вода существует?

– «Живая» вода? Вы знаете, Павел Алексеевич тоже иногда использовал это выражение. Из сказки… Там ворон, кажется, должен был взять из одного источника немного «живой» воды, а из другого – немного «мертвой», а потом серый волк использовал их по обстоятельствам… Хотя метафора в сказке была более сложной. «Мертвая» вода как бы убивала Ивана окончательно, отправляла его душу на ту сторону, а «живая» уже возвращала к жизни…

– Для того чтобы родиться вновь, нужно сначала умереть?

– Совершенно верно. Профессор Заблудовский вообще считал, что сказки не являются выдумкой в чистом виде, они всегда отражают какую-то сторону реальности, фиксируют человеческий опыт, пусть иногда в искаженном, фантастическом виде…

– А «мертвая» вода тоже существовала в реальности? – спросил я.

Кончак посмотрел на меня даже как будто с удивлением.

– Да, конечно. Раз существовала «живая» вода, значит, должна была быть и «мертвая»…

– И что, обвинения, выдвинутые против врачей на процессе 1938 года, имели под собой основания?

– Это получилось, в общем-то, случайно, – заявил Борис Ростиславович после небольшой паузы. – Я просто ошибся с концентрацией…

Его прозрачные голубые глаза снова смотрели прямо на меня.

– Вы слышали что-нибудь о законе Арндта-Шульце?

Я помнил, что прадед упоминал этот закон в какой-то из своих статей, но теперь не мог вспомнить, в чем была суть.

– Закон Арндта-Шульце гласит, что слабые раздражения усиливают жизнедеятельность клеток, средние – поддерживают, сильные – тормозят, а очень сильные – прекращают, – спокойно пояснил Кончак. – Году в 1928-м… мы все тогда еще жили в Казани… я ставил опыты на лягушках, вводил им в сердце кардиолизат. Так вот 0,01-процентный раствор оказывал положительное действие. Сразу после введения препарата амплитуда сокращений резко увеличивалась, и только после довольно продолжительного времени происходило снижение к норме… Но однажды…

Кончак сделал паузу.

– …Однажды я, видимо, перепутал концентрацию и обнаружил, что препарат оказал действие прямо противоположное…

– Какое?

– Сердце остановилось. 1-процентый раствор оказал отрицательное действие на орган, то есть произошло уменьшение амплитуды сокращений и замедление их, что довольно быстро привело к остановке сердца… Я стал экспериментировать… Точно так же действовал и 0,1-процентный раствор – с той лишь разницей, что остановка сердца происходила не так скоро… Это блестяще подтвердило гипотезу профессора Заблудовского о том, что продукты белкового распада в малых дозах работу сердца возбуждают, а в больших останавливают.

– Вы рассказали об этом Павлу Алексеевичу?

– Разумеется.

– И как он к этому отнесся?

– Сказал, что это очень интересные экспериментальные данные… Мы даже подготовили статью… Она была опубликована позже в материалах Лечсанупра…

Я на мгновение прикрыл глаза. Вот, собственно, и все. Вина доказана! Лизатами можно было не только лечить, но и убивать. Причем убивать по-разному. Можно быстро, вкатив пациенту раствор, концентрация которого в сто раз превышала безопасную. А можно медленно, уменьшив «убойную» дозу в десять раз. И, разумеется, вскрытие ничего подозрительного не показывало.

– То есть Менжинского действительно убили при помощи лизатов?

– Ммм… Мне эта версия представляется весьма правдоподобной. Ягода очень хотел занять его место.

– Павел Алексеевич в этом участвовал?

– Нет. Его интересовала только «живая» вода. Дать жизни шанс, продлить ее до естественных пределов – вот задача, которую он пытался решить…

Кончак остановился, взгляд его снова на мгновение стал отрешенным. Я молча ждал продолжения.

– Павел Алексеевич Заблудовский был настоящим русским интеллигентом, идеалистом, – медленно произнес Кончак. – Он верил в силу разума, в прогресс, в мораль, принципы… Он был убежден, что развитие общества идет по нарастающей, что каждое следующее поколение лучше предыдущего, умнее, добрее, терпимее… Представить, что кто-то будет сознательно использовать достижения науки для убийства, он не мог.

– Кто же тогда дал в руки НКВД «мертвую» воду?

– Это долгая история, Алексей, – произнес старик серьезно, почти сурово. – Мы с Павлом Алексеевичем были в очень разном положении. Он, выдающийся ученый с мировым… да-да, мировым!.. именем, мог стоять гордо и заниматься чистой наукой. А у меня – бывшего белогвардейца, дворянина и социально чуждого элемента – такой возможности не было… Для меня вопрос стоял предельно просто – или я работаю на них, или меня уничтожат.

Кусочки пазла стали потихоньку складываться в картину.

– Так это вы рассказали им о том, что с помощью лизатов можно незаметно убивать людей?

– Да… Токсикологическая лаборатория существовала в ГПУ давно. Они с 20-х годов варили там свои дьявольские зелья. Говорили, что сам Ягода был в молодости провизором и умел готовить яды… Гэпэушники смотрели на все под определенным углом зрения. Они везде видели врагов, которых надо уничтожить… Их всегда больше интересовала смерть, а не жизнь, «мертвая» вода, а не «живая».

– И вы им помогли?

– А что мне оставалось делать?

– Ну, выбор всегда есть. Я знаю, что некоторые микробиологи отказались делать бактериологическое оружие.

– Некоторые отказались, – с готовностью подтвердил Кончак, – и их расстреляли, тогда другие согласились.

– И вы оказались среди мастеров выживания?

– Я даже не буду на вас обижаться, – снисходительно произнес Кончак. – Ведь вы сейчас изволили упрекнуть меня в трусости, не так ли? Знаете, что я вам на это скажу? Легко рассуждать, находясь в относительной безопасности, а когда перед вами стоит выбор согласиться сотрудничать или умереть, ответ дается, поверьте, совсем не так легко.

Я его понимал. Что делать, если цена сопротивления или даже простой фронды – жизнь? Будешь взвешивать слова поневоле.

– То есть Павел Алексеевич не знал о токсикологической лаборатории?

– До определенного момента не знал…

– А когда узнал?

– Незадолго до своей смерти.

– Это вы рассказали ему?

– Да.

– Зачем?

– Он стал подозревать, что происходит что-то неладное… Смерть Менжинского его озадачила. Я помню один наш разговор летом 1934 года… Вообще, Павел Алексеевич был очень щепетилен в вопросах врачебной этики и никогда ни с кем не обсуждал состояние здоровья пациентов. А тут вдруг сам заговорил со мной об этом. Он сказал, что не понимает, почему умер Вацлав Рудольфович, ведь его, по словам Заблудовского, лечили правильно. После приема лизатов Менжинскому действительно становилось лучше, и тут вдруг такой поворот… Павел Алексеевич думал о возможной врачебной ошибке, но не верил в злой умысел. Однако когда в январе 1935-го при похожих обстоятельствах умер Куйбышев, Павел Алексеевич определенно стал что-то подозревать… Он хотел расследования, потому что опасался, что его детище – лизатотерапия – будет погублено. Короче, он решил написать письмо.

– Кому? Сталину?

– Ну уж сразу Сталину! – Кончак криво усмехнулся. – Нет, для начала, насколько я знаю, он хотел обратиться к начальнику Лечсанупра Ходоровскому и