Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов

– Расскажите ее мне.

Кончак молчал. Я вдруг испугался, что он сейчас повесит трубку.

– Зачем вам это? – спросил он наконец.

Я даже немного растерялся от такого вопроса.

– Я хочу знать. Знать обо всем. О прадеде. О лизатах. О том, что произошло 19 сентября 1935 года.

– Н-да… Что произошло… – как эхо, повторил Кончак. – Вы ученый?

– Нет, я – журналист. Я пишу статью о Павле Алексеевиче.

– Да-да, – отрешенно повторил Кончак. – Статью… О нем давно надо было написать. Но что это даст в конечном счете?

Я на секунду задумался.

– Может быть, это даст «живой» воде шанс?

В трубке снова воцарилась тишина.

– Хорошо, – промолвил наконец Кончак. – Я готов с вами встретиться…

Москва, наши дни

Дом, адрес которого мне сообщил Кончак, чем-то напоминал наш дом на Новинском. Такой же старый, некогда красивый и дорогой, а теперь пришедший в упадок. Стертые ступени. Кованые лестничные решетки, замазанные омерзительной черной масляной краской. Старинные перила с позднейшими вставками из бесформенных деревяшек. Свисающие из-под потолка провода. Голые лампочки без плафонов. «Когда-то здесь, наверное, шла совсем другая жизнь», – подумал я, оглядываясь по сторонам.

Я не стал вызывать лифт и пошел вверх по лестнице. Этажи в доме были высокими, чтобы попасть на второй, пришлось преодолеть три длинных лестничных марша. На площадку выходили три квартиры – одна, судя по всему, большая и две поменьше. «В какой же, интересно, живет Борис Ростиславович? – подумал я. – Занимает многокомнатные хоромы или коротает свои дни в «однушке»? А может, он вообще не здесь живет? Интересно, есть у него семья? Или компаньоны, приживалки, помощники по хозяйству? А может, охранники?»

Квартира № 12 располагалась на четвертом этаже. Те же три двери. Тусклая лампочка под потолком. Я огляделся и прислушался. Вокруг царила полная тишина, нигде не работал телевизор, не плакал ребенок, не играла музыка. «Даже странно», – подумал я. Квартира Кончака относилась к числу «больших». Постояв секунду-другую, я шагнул к двери и нажал кнопку. Сквозь дверь было слышно, как где-то далеко, в глубине квартиры дребезжит звонок. Однако никакого ответного движения не последовало. Я позвонил еще раз. «Неужели его нет дома? Или раздумал встречаться?» – с тревогой подумал я. Выждав еще несколько секунд, я нажал ручку двери, и она открылась… «О черт! – забеспокоился я. – А что, если это засада? Нет, поздно отступать».

В прихожей горел свет. Я с любопытством огляделся по сторонам. Вещей на вешалке почти не было. Болтался одинокий черный плащ, да еще стоял в углу большой синий зонт с коричневой деревянной ручкой. Ни шляп, ни обуви. Голый пол без дорожек и ковриков. Квартира производила странное впечатление. Старая и явно нуждавшаяся в ремонте, она выглядела так, словно прежние хозяева уехали и вынесли все барахло, а новые еще не вселились и не приступили к переделкам. «Нет, не похоже, что здесь кто-то живет». Я принюхался. Обычный запах старого жилья – пыль, старые книги, нафталин, мастика для натирки полов, увядшие цветы и еще что-то… Была в этом запахе какая-то особая нота, неприятная и тревожная. Я пытался определить, что же это такое. И вдруг понял – больница! Пахло какими-то лекарствами или химическими препаратами.

В коридор выходило четыре или пять дверей, но все они, кроме одной, были закрыты, и из-за них не доносилось не звука. Я пошел по коридору, половицы заскрипели у меня по ногами. «Прямо как на Новинском», – подумал я и заглянул в единственную открытую дверь. Это была просторная комната, что-то вроде гостиной или столовой. Слева я заметил большой обеденный стол, одним боком придвинутый к стене. Рядом высился старинный буфет со стеклянными дверцами, в котором вперемешку были свалены посуда, книги и какие-то непонятные приборы. С потолка свисала тяжелая золоченая люстра с хрустальными подвесками. Паркет, когда-то очень хороший, потемнел и рассохся так, что между досками образовались широкие черные щели…

– Алексей, полагаю? – спросил уже знакомый мне голос.

Я обернулся и увидел в глубине комнаты, в небольшом эркере мужчину. Это был высокий худой старик с бледным, чисто выбритым лицом. Седые волосы, начавшие уже редеть, но пока еще довольно густые, были аккуратно зачесаны назад и даже как будто слегка набриолинены. Крутой высокий лоб переходил в крупный нос горбинкой. Рот невыразительный, с бледными тонкими губами. Зато подбородок – мощный, выпирающий, настоящий триумф воли! Но самым замечательным в облике старика были его глаза. Синие, удивительно ясные, они, как два живых существа, глубоко сидели в маленьких пещерах глазниц. Взгляд их был пытливым и как будто немного насмешливым. Я внимательно вглядывался в старика, стараясь найти в нем признаки столетней старости. И не мог. Ну разве что кожа на шее сморщилась и немного обвисла. Но все равно я не дал бы ему больше семидесяти. Ну, семидесяти пяти! Мною вновь овладели сомнения: а вдруг это никакой не Кончак? Одет старик был в свободный домашний свитер синего цвета и темно-серые брюки. Из-под свитера выглядывала свежая белая рубашка без галстука. На ногах у старика были черные, до зеркального блеска начищенные туфли.

– Борис Ростиславович?

– Да, это я, – ответил старик. – Проходите.

Скупой приглашающий жест. Пальцы длинные и тонкие. Я шагнул в комнату.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал старик. – Вон там, сзади вас – стулья.

Я обернулся и увидел, что у стены рядом с дверью отдельно от стола выстроились в ряд четыре старинных стула с гнутыми ножками и мягкими сиденьями. Шелк, которым они были обиты, малость засалился, но дырок нигде не было видно. Я взял один из стульев и поставил его в центре комнаты, поближе к старику. Тот вышел из своего эркера и сел в кресло с жесткими деревянными подлокотниками. Мне показалось, что я где-то уже видел эту прямую спину и неторопливую, уверенную походку.

– Это вы приносите цветы на могилу Павла Алексеевича? – спросил я.

– Да, я бываю там.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что поддерживаете там порядок. Мы, к сожалению, редко приходим туда…

– Мы?

– Да, мы с сестрой и мама.

– Как здоровье Ольги Александровны? – спросил Кончак.

– Спасибо, слава богу, неплохо.

– Я помню ее совсем маленькой девочкой…

– Она вас тоже помнит.

– Неужели? Удивительно.

– Она рассказывала, что вы приезжали к бабушке… К Ариадне Павловне после войны.

– Да-да… Ей было лет восемь, не больше. Хотя чему я удивляюсь? В этом возрасте дети уже кое-что помнят… Последний раз я видел вашу маму на похоронах Ариадны. Это было в 1975-м…

– Она мне об этом не рассказывала.

– Она, наверное, меня не заметила… А я не стал подходить, – сказал старик.