Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

Он быстро выдернул левую руку из-под стола. Я не испугался, и моя правая рука не шелохнулась.

Он бросил на стол черно-белую фотографию.

— Ты знаешь этого человека, Лукас?

— Да, — безразличным тоном отозвался я. — Я видел его досье. Иоганн Зигфрид Бекер из СД. А что с ним?

— Он уехал из Бразилии, — сообщил Дельгадо, глядя на меня.

— Знаю, — сказал я. — В аналитическом бюллетене ОРС за май месяц указано, что он сейчас в Берлине.

Дельгадо медленно покачал головой.

— Бекер в Гаване. — Помолчав минуту, он добавил:

— Не хочешь спросить, по какой причине?

— Это имеет какое-либо отношение к моей нынешней работе? — спросил я.

— Ни малейшего, — ответил Дельгадо. — В сущности, ты ведь не выполняешь здесь никакой работы, правда?

По лужайке за окном пробежали два мальчика. Я смотрел на них, не отворачивая лица от Дельгадо. Входя в дом, я сместился влево, чтобы моя спина не была обращена к открытой двери. Я не знал, сколько людей работает на Дельгадо. Они вполне могли засесть в хижине напротив и ждать моего ухода, целясь и точку, которую я должен миновать, шагая по улице.

Я никак не мог помешать им, мне оставалось лишь сосредоточиться и не позволить волоскам на своей шее встать дыбом.

— Бекер приехал сюда, потому что его бразильская сеть находится на грани провала, — сказал Дельгадо. — И, уж конечно, наш гауптштурмфюрер не вернется в этот ад. Он начал переговоры с... э-ээ... с местными представителями, предлагая себя в качестве свидетеля обвинения либо двойного агента.

— Зачем вы мне это рассказываете? — спросил я.

Дельгадо потер нижнюю губу. Капли пота проступили на его щеках и стекали по подбородку. В тесной комнате было очень жарко.

— Я рассказываю тебе об этом, Лукас, потому что мы не хотим, чтобы ты столкнулся с герром Бекером в каком-нибудь притоне и снес ему голову, либо сдал его здешней полиции, пока мы не завершим переговоры.

— "Мы"? — переспросил я.

— Я, — ответил Дельгадо.

— Хорошо, — сказал я. — Что-нибудь еще?

— По крайней мере, не от меня.

Я отправился к выходу, стараясь не выпускать его из виду.

— Лукас! — Его левая рука вновь исчезла под столом.

В это мгновение я оказался в луче солнечного света и не мог как следует рассмотреть Дельгадо, сидевшего в полумраке. — Мне очень жаль, что так получилось с парнишкой.

Я сунул руку за спину, сделав вид, что хочу почесаться.

— Вы знаете, кто его убил?

— Нет, конечно, — сказал Дельгадо. — Но я прослышал о похоронах и сделал надлежащие выводы. Передай своему дружку писателю, чтобы он не использовал детей в своих шпионских играх.

— Вы даже не догадываетесь, кто расправился с Сантьяго? — спросил я, глядя ему в глаза.

Дельгадо скривил губы, изображая улыбку:

— Его звали Сантьяго?

Когда я вернулся, усадьба казалась вымершей. Потом я вспомнил, что сегодня у слуг выходной, а Уинстон Гест и Пэтчи Ибарлусия собирались пригласить мальчиков на ужин в «Эль Пасифико».

Я постучался в дверь хозяйского дома и, не услышав ответа, вошел внутрь.

Хемингуэй сидел там, где я его оставил — в своем цветастом кресле в центре комнаты, справа от подноса с выпивкой, но ни одной кошки здесь не оказалось. Колени, на которых прежде лежала Бойсси Д'Англас, стискивали взятый с яхты «манлихер», дуло которого упиралось в шею под подбородком писателя. Приклад винтовки стоял на ковре. Хемингуэй разулся и просунул большой палец ноги в скобу, положив его на курок.

— Ты вовремя, Джо, — сказал он. — Я ждал тебя. Хочу показать тебе кое-что интересное.

Глава 21

Я стоял в пяти метрах от Хемингуэя и смотрел на дуло «манлихера», упиравшегося ему в подбородок. Я не знал, заряжена ли винтовка. Мне не понравилось, что писатель назвал меня Джо. Наедине он никогда не обращался ко мне по имени.

— "Estamos copados", — сказал Хемингуэй. — И вот что мы делаем, когда нас окружают. — Он взялся за ствол обеими руками и наклонил его вперед, при этом палец его ноги сдвинул с места спусковой крючок. На Хемингуэе были только заляпанная синяя рубашка и грязные шорты-хаки.

Я промолчал.

— В рот, Джо, — произнес он. — Небо — самая мягкая часть черепа. — Он вдвинул ствол в рот на несколько сантиметров и нажал спусковой крючок пальцем ноги. Курок сухо щелкнул. Хемингуэй поднял голову и улыбнулся. В его улыбке мне почудился вызов.

— Это было чертовски глупо, — сказал я.

Хемингуэй аккуратно прислонил винтовку к подлокотнику кресла и поднялся на ноги. Он был сильно пьян, но без труда сохранял равновесие.

— Что ты сказал, Джо? — спросил он, сжимая пальцы в кулаки.

— Это было чертовски глупо, — повторил я. — А если и нет, то сунуть ружейный ствол в рот может только «maricon».

— Будь добр, повтори, Джо, — попросил Хемингуэй, отчетливо выговаривая слова.

— Вы слышали, что я сказал.

Хемингуэй кивнул, шагнул к черному ходу и жестом поманил меня за собой. Вслед за ним я вышел из дома.

Остановившись у бассейна, он снял грязную рубашку, аккуратно сложил ее и повесил на спинку металлического кресла.

— Тебе лучше раздеться, — по-испански сказал он. — Я намерен пустить тебе кровь, и как можно больше.

Я покачал головой:

— Мне не хочется этого делать.

— Плевать мне, чего тебе хочется, — сказал Хемингуэй. — И на тебя мне плевать. — Вновь перейдя на испанский, он с сильным кубинским акцентом добавил:

— Насрать мне на твою беспутную мать.

— Мне не хочется этого делать, — повторил я.

Хемингуэй встряхнул головой, словно прочищая мозги, потом быстро шагнул вперед и нанес удар слева мне в лицо.

Я уклонился, поднял кулаки и начал смещаться вправо по дуге, памятуя о том, что он видит левым глазом хуже, чем правым. Хемингуэй вновь ударил. Я отразил удар.

Его первые удары, как и кубинское ругательство, были всего лишь провокацией. Мне сразу стало понятно, что он, как и я, предпочитает контратаку. Начало боя между двумя сторонниками подобной тактики зачастую бывает вялым и монотонным.

— Piropos, senor? — язвительно произнес я, улыбнувшись ему. — Pendeio. Puta. Maricon. Bujaron.

Хемингуэй набросился на меня. За считанные мгновения я успел сообразить, что могу без труда убить его, но так и не понял, кто из нас сильнее в кулачном бою.

Хемингуэй сильно ударил слева по моим губам. Я поставил блок, и он нанес правый хук, целясь в корпус. Я отскочил назад, и все же его огромный кулак вонзился мне в ребра, отчего я едва не задохнулся. Хемингуэй тут же добавил левый, а потом и правый удары сбоку в обход моего блока. Каждым из них он мог свернуть мне скулы, но удары пришлись в затылок.

У Хемингуэя был сокрушительный прямой удар. Разумеется, это давало ему значительное преимущество, но оно зачастую обращается против боксеров-любителей, которые надеются завершить бой в первые минуты нокаутом или нокдауном.

Порой они забывают о необходимости держать дистанцию.

Хемингуэй вошел в клинч, схватил мою рубашку левой рукой и вновь нанес мне хук справа. Я подставил плечо, низко пригнулся и трижды ударил его в живот.

Из его груди со свистом вырвался воздух, он крепко обхватил меня руками, чтобы отдышаться. У него оказался слабый живот, но он привык держать удар и не думал опускать руки. Он ухватил меня за волосы, но те были слишком коротки, чтобы надежно уцепиться за них. Используя преимущество в весе, он двинулся вперед, стремясь прижать меня спиной к стене дома. Я уперся подбородком ему в плечо, сопротивляясь изо всех сил; теперь он мог бить меня только сзади. Тем не менее его удары по почкам были очень болезненными. Упираясь ногами в землю и понимая, что, прижав меня к стене своим массивным телом, Хемингуэй сможет нанести мне серьезную травму, я боднул его в подбородок, и, как только голова писателя запрокинулась назад, оттолкнул его от себя.

Хемингуэй смахнул пот с глаз и сплюнул кровь. Я ударил его по лицу тыльной стороной руки Он зарычал, метнулся вперед, и я встретил его сильным хуком справа.

Он устоял на ногах. Я был не в лучшей форме для боя, но не до такой степени. Мой правый хук — даже если он пришелся сбоку, а не в челюсть — в прошлом сваливал противников и покрупнее. Бить Хемингуэя по голове было все равно, что лупить наковальню.

Он вновь набросился на меня и схватил за руки. Его большие пальцы быстро задвигались, впиваясь между мышцами моих плеч и предплечий, стараясь передавить сухожилия бицепсов. Я резко поднял колено, но он молниеносно сместился в сторону, и удар пришелся не в промежность, а в бедро.

Я ударил вновь, он выпустил мои руки, отпрянул назад, и я дважды попал кулаком ему в правое ухо. Ухо тут же начало расплываться, но я почувствовал, что его большие пальцы сделали свое дело — моя левая рука онемела, а в правой возникли жжение и пульсация, как будто я отлежал ее во сне.

Уроки чикагского детства явно пошли ему впрок.