Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

Я уже обдумывал один жестокий, но действенный способ дешифровки, когда во флигеле появились агенты 03 и 11.

Агентом 03 звался пожилой швейцар из отеля «Амбос Мундос». Агентом 11 был «черный священник», друг Хемингуэя отец дон Андрее. Я нередко встречал его на воскресных вечеринках Хемингуэя, на которые он обычно приезжал в ярко-красной спортивной рубашке. Но сегодня на нем была черная сутана с воротником, застегнутым со спины. В этом облачении он выглядел старше и намного внушительнее.

— Мы пришли сказать дону Эрнесто, что богатый человек с большой яхты, сеньор Шелл, уезжает через час, — заговорил отец Андрее. Швейцар энергично кивнул.

— Вы уверены? — по-испански спросил я, переводя взгляд с одного на другого.

— Да, сеньор Лукас, — ответил швейцар. — Наш портье, сеньор Альварес, забронировал для сеньора Шелла место на трехчасовом самолете. Сеньор Шелл потребовал подать машину к половине второго для поездки в аэропорт.

Я кивнул. В минувшем месяце Тедди Шелл, он же Теодор Шлегель, почти все время проводил на берегу, переезжая из отеля в отель. Он больше двух недель не встречался с лейтенантом Мальдонадо и поднимался на борт «Южного креста» только для коротких прогулок вдоль побережья.

— Куда он летит? — спросил я.

— В Рио-де-Жанейро, — ответил Черный священник. Недавно Хемингуэй объяснил мне, откуда взялось это прозвище.

Хемингуэй здесь был ни при чем. Отца Андреев окрестили так после того, как его назначили в самый бедный приход Гаваны в наказание за былые грехи — в частности, за то, что он несколько лет был пулеметчиком на Гражданской войне в Испании. Большинство прихожан дона Андреса принадлежали к низшим слоям кубинского общества — иными словами, это были негры, отсюда и кличка Черный.

— Это точно? — спросил я, хотя и знал, что в три часа дня из аэропорта Хосе Марти вылетает единственный рейс — в Рио.

На лице швейцара появилась оскорбленная мина.

— Да, сеньор Лукас. Я собственными глазами видел билет.

— В оба конца или только в один? — допытывался я.

— Только в Рио, — ответил швейцар.

— Мы решили, что он сматывает удочки, — добавил дон Андрее. — И подумали, что сеньору Эрнесто следует об этом знать.

— Правильно, — согласился я. — Я расскажу ему. Благодарю вас за усердие, джентльмены.

— Это важно? — спросил швейцар, улыбаясь щербатым ртом.

— Да, эти сведения могут оказаться очень ценными, — ответил я.

Священник неловко замялся:

— Не лучше ли нам лично доложить об этом Эрнесто?

— Я передам ему ваше сообщение, отец, — сказал я. — Обещаю. Сейчас он отдыхает. Нынче утром у него болит голова.

Священник и швейцар обменялись понимающими взглядами.

— Нужно ли проследить за сеньором Шеллом до аэропорта? — спросил дон Андрее.

Я покачал головой:

— Мы позаботимся об этом. Еще раз благодарю вас за профессионализм.

Когда они отправились восвояси, я прошел мимо плавательного бассейна и заросшего теннисного корта к маленькому гаражу. Шофер Хуан, мывший «Линкольн» у его ворот, с подозрением воззрился на меня. Хуан частенько вел себя так, словно его мучает запор или иная хворь, и явно недолюбливал меня.

— Чем могу служить, сеньор Лукас? — Слова были выбраны безупречно, однако в тоне его голоса угадывались надменность и вызов. Работники финки до сих пор не решили, как ко мне относиться — в их глазах я стоял выше наемного слуги, но, уж конечно, ниже почетного гостя. Вдобавок они возложили на меня ответственность за появление в их дружной семье проститутки. По всей видимости, Мария нравилась им, но, подозреваю, они затаили на меня зло за то, что я уронил престиж усадьбы.

— Просто кое-что ищу, — сказал я, входя в полумрак тесного строения. Здесь царил уютный запах, свойственный всем гаражам, в какой бы части света они ни находились.

Хуан отложил шланг и встал в воротах.

— Сеньор Хемингуэй требует, чтобы никто, кроме него и меня, не прикасался к его инструментам.

— Да, — сказал я, открывая металлический ящик и роясь в его содержимом.

— Сеньор Хемингуэй весьма категоричен в этом требовании.

— Да, конечно. — Я выбрал моток серой изоленты и большую плоскую отвертку длиной около двадцати сантиметров.

Закрыв ящик, я обвел взглядом деревянный верстак. Там среди запыленного хлама стояли банки с краской и гвоздями... ага, вот что мне нужно. Я взял маленькую жестянку с тавотом и открыл крышку. Банка была заполнена на треть, вполне достаточно. Отыскав кусок свинцовой трубы, я сунул его в задний карман.

— Сеньор Хемингуэй особенно настаивает, чтобы, кроме него и меня, никто не позволять трогать... — Негодование шофера достигло такой степени, что он начал путаться в грамматике.

— Хуан! — отрывисто произнес я.

Коротышка моргнул:

— Да, сеньор?

— У тебя есть форменная куртка и фуражка на тот случай, если нужно отвезти сеньора Хемингуэя или его гостей на официальное мероприятие?

Хуан вновь прищурился.

— Да, сеньор... но он редко просит...

— Принеси их, — велел я достаточно суровым голосом, чтобы положить конец спорам, но не оскорбить его.

Хуан моргнул и посмотрел на мокрый «Линкольн». Он был вымыт, но его еще нужно было протереть.

— Сеньор Лукас, я должен...

— Пожалуйста, принеси форму и фуражку, — непререкаемым тоном проговорил я. — Сейчас же.

Хуан кивнул и торопливо зашагал прочь. Его дом находился у подножия холма среди скопления крытых железом хижин под названием Сан-Франциско де Паула.

Минуты спустя он вернулся с обоими предметами. Куртка и фуражка воняли нафталином. Как я и думал, куртка оказалась мала для меня, но фуражка пришлась впору. Я взял ее и сказал:

— Протри машину, отполируй ее мастикой и подготовь к поездке через двадцать минут.

— Слушаюсь, сеньор Лукас.

Я отправился в «Первый сорт». Домик был пуст. Мария помогала слугам наводить чистоту в финке. Я вынул из тайника «магнум», проверил обойму и сунул тяжелый пистолет за пояс. Потом я подошел к бельевой веревке, на которой висел мой темный костюм, отглаженный Марией, и надел его. Темные брюки, пиджак и фуражка вполне могли сойти за форму.

Когда я вернулся к «Линкольну» с ключами, автомобиль сиял. Я захватил в доме бутылку виски и упаковал в бурый бумажный пакет вместе с отверткой, трубой, рулончиком изоленты и банкой тавота. Хуан стоял у машины и с сожалением поглядывал на фуражку.

— Сеньор Хемингуэй спит, — сообщил я. — Не буди его, но, как только он проснется, скажи, что я ненадолго взял автомобиль.

— Да, сеньор Лукас. Но...

Я вывел «Линкольн» на подъездную дорожку и выехал в ворота.

Я не был похож на шофера — мои руки и лицо распухли и были покрыты синяками, и хотя за месяцы, проведенные под жарким солнцем, моя кожа потемнела еще сильнее прежнего, вряд ли кто-нибудь принял бы меня за кубинца. Все же я надеялся, что Шлегель не обратит внимания на скромного водителя и не вспомнит меня по совместному ужину в усадьбе. Он принадлежал к тем людям, которые не замечают слуг.

Я проехал через Сан-Франциско дель Паула, под огромным испанским лавром, крона которого простиралась на всю ширину дороги, потом спустился по холму и свернул на Центральное шоссе. Мимо промчалось кафе «Эль Бриллианте» с грубой настенной росписью, изображавшей гигантский сверкающий алмаз, и покатил по затяжному спуску к предместьям Гаваны.

Воспоминания о вчерашней драке с писателем тревожили меня гораздо больше, чем ноющие костяшки пальцев и вздутая губа. Кулачный бой — самый яркий пример незрелости и глупости. Я спровоцировал Хемингуэя на драку, потому что узнал его взгляд, когда вошел в гостиную и увидел, как он смотрит на дуло «манлихера». Полтора года назад я видел такое же выражение в глазах бывшего главы НКВД Вальтера Кривицкого в номере отеля «Бельвью» в Вашингтоне, округ Колумбия.

«Estamos copados», — любил повторять Хемингуэй. — «Нас окружили». Мне кажется, ему нравилось, как эта фраза звучит по-испански. Именно это я дал понять Кривицкому 9 февраля 1941 года, сидя вместе с ним в его номере. Он отличался силой и умом, уже четвертый год был в бегах, водил за нос русских разведчиков, убийц из ГПУ, агентов европейских и американских шпионских сетей Абвера, BMP и следователей ФБР. Однако сила и сообразительность могут выручать человека только до тех пор, пока его противники не ожесточились до предела.

В глазах Кривицкого читалась усталость, и взгляд Хемингуэя выдавал такое же отчаяние загнанной жертвы. «Estamos copados».

В конце концов Кривицкий обратился ко мне за помощью.

— Я здесь не для того, чтобы помогать вам, — сказал я. — Моя задача — не допустить, чтобы немцы захватили вас и допросили, прежде чем убить.

— Но ФБР, несомненно...

— Вы рассказали ФБР все, что знали, — ответил я бывшему русскому разведчику. — Все, что вы знали о Советском Союзе и Германии. ФБР больше не нуждается в вас. Вы никому не нужны.