Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный

Они встали с завалинки и подошли к крыльцу общежития.

Тося тайком от Ильи приоткрыла за спиной дверь, обеспечивая себе беспрепятственное отступление, и вскинула голову.

В небе гулял молодой месяц – родной брат того месяца, в которого Тося когда-то осенью пуляла космической ракетой. «Есть все-таки справедливость на свете!..» – решила Тося, припомнив стародавние свои обиды.

– Глянь, спутник летит!

– Не должен бы сегодня… – засомневался Илья, задирая голову. – Сашка ничего не говорил… Да где ты видишь?

– Вот где!

Тося приподнялась на цыпочки, чмокнула Илью в щеку и захлопнула за собой дверь.

От полноты чувств Илья погладил шершавую доску, крикнул, будоража ночную тишину:

– Хэ-гэ-эй!.. – и, не разбирая дороги, напрямик зашагал по жидкому, хлюпающему под ногами снегу.

Эхо подхватило крик Ильи и понесло его над спящим поселком, над окрестными лесами и всем притихшим под тонким месяцем миром.

Большой поток

Глава первая

1

Сосны стеной подступали к дороге. От бронзовых стволов, ярко освещенных солнцем, на снег падал красноватый отсвет. Грузовик подпрыгивал на частых ухабах, и, отмечая каждый ухаб, в кузове звонко лязгали стальные прутья.

Софья сидела в кабине рядом с шофером, смотрела на сплошную стену сосен и все старалась теплее укутать грудного сына. Она мало ездила в своей жизни, и теперь, после четырехдневного пути в поезде и автобусе, после ночлега в городской гостинице и нескольких часов тряски в грузовике, Софье казалось, что она заехала в непроходимые дебри. Появилось даже такое чувство, будто она не учительница неполной средней школы, которая едет к мужу-инженеру, а отважная путешественница. Андрюшка-наследник при выезде из города начал было хныкать, но потом, видимо, понял, что хнычь не хнычь, а трястись придется двести километров, и затих.

В кузове, открытом всем ветрам, ехал мастер – возвращался с курсов в тот же леспромхоз, где работал муж Софьи, инженер Костромин. Софья понимала, что, если б не она, в кабину сел бы мастер, и предложила ему еще в городе взять у нее из рюкзака одеяло и укутаться. Мастер снисходительно усмехнулся и ответил, что живет с морозом в дружбе.

Софье понравилось чисто выбритое, скуластое лицо ее попутчика, кирпичное от загара и ветра, и та особая, сдержанная, немного официальная вежливость, какая бывает у людей, долго прослуживших в армии. Отец Софьи был кадровый военный, она с детства привыкла к этой вежливости и не раз упрекала мужа за то, что он так и не приобрел военных повадок за годы службы в армии. Костромин в ответ говорил, что главное – не форма, а содержание, и шутливо высмеивал ее пристрастие к мундиру.

Сначала Софье все в дороге казалось интересным: строгие сосны, нарядные ели, запушенные снегом, маленькие деревушки с буднично-серыми бревенчатыми стенами, редкие встречные автомашины. Но прошел час-другой, лесу по сторонам дороги не виделось ни конца ни края, и Софья заскучала. Вдобавок начали мерзнуть ноги. Софья недоумевала: зачем Геннадий так далеко заехал рубить лес? Чем этот лес, мимо которого они ехали, плох? Слышно было, как в кузове, пытаясь согреться, стучал ногами мастер, – видимо, дружеские отношения с морозом сегодня у него не налаживались.

От нечего делать Софья начала вспоминать учеников из своего класса и перебрала их всех, одного за другим. Шалуны всплыли в памяти как живые, а прилежные ученики припоминались почему-то с трудом. Потом она обратилась к занятию, хорошо знакомому всем любящим в разлуке, – стала думать: что сейчас может делать муж?

Геннадий, конечно, давно уже получил телеграмму, ждет не дождется ее приезда и, наверно, из всех сил наводит красоту в квартире, чтобы удивить жену своей хозяйственностью. Но это вечером, а сейчас, в разгар рабочего дня, он сидит в конторе или ходит по лесу и учит лесорубов, как легче пилить деревья.

Вспомнилось неприятное – вчерашний разговор в городе с управляющим трестом. Костромин писал жене, что управляющего за глаза называют Дедом Морозом; и когда вчера в техснаб треста, где Софья справлялась об автомашине, вошел бородатый солидный человек в длинной снежно-белой шубе, она сразу догадалась, что это управляющий. Узнав, что Софья – жена Костромина, Дед Мороз неодобрительно хмыкнул, причем Софья так и не поняла, к кому это относилось – к ней или к Геннадию. Управляющий велел начальнику техснаба отправить Софью с первой же автомашиной и на прощанье сказал ей:

– Передайте своему мужу: не слишком ли долго он присматривается к работе и ходит вокруг да около? Пора ему уже активнее участвовать в делах леспромхоза и давать кубометры. – Дед Мороз звонко щелкнул о крышку стола костяшками пальцев. – Кубики! Кубики! Они решают все.

Слова управляющего никак не вязались с представлениями Софьи о муже. Геннадий был старше ее, опытнее, воевал, когда она еще девчонкой бегала в школу, и Софья привыкла смотреть на мужа с известным почтением, считать его авторитетом во всех случаях жизни, а тем более в вопросах его собственной работы, к которой он так долго и так хорошо себя готовил. Муж окончил институт с отличием, товарищи Геннадия, которых она знала, гордились им и пророчили ему большую будущность. Софья давно уже решила, что Геннадий – человек особенный, и, выезжая к нему из Ленинграда, была уверена: он уже успел показать себя на работе и весь трест, от незнакомого ей еще тогда Деда Мороза до уборщицы, гордится, что заполучил такого выдающегося инженера.

«Ходит вокруг да около», – вспомнила Софья и недоверчиво усмехнулась. Просто Дед Мороз не успел еще как следует узнать Геннадия или кто-нибудь из зависти наговорил на мужа – вот и вся причина!..

В полдень шофер остановил машину в деревне перед чайной, где уже стояло два грузовика и несколько саней, высоко нагруженных сеном.

– Каждый раз на этом самом месте! – весело сказал шофер и подмигнул в сторону вывески, на которой слова «холодные и горячие закуски» только угадывались под толстым слоем инея, а кроткое слово «напитки», очищенное от изморози чьей-то старательной рукой, сияло во всей своей красе.

Шофер проворно выпрыгнул из кабины и стал укутывать радиатор замасленной телогрейкой. К удивлению Софьи, на стене чайной висела афиша, извещавшая, что в местном клубе идут «Кубанские казаки» – новинка, которую она успела посмотреть лишь перед самым отъездом из Ленинграда. Да и сама чайная, невзрачная снаружи, как все старые бревенчатые дома, внутри оказалась неожиданно чистой и светлой, с белыми скатертями на столиках и нарядными вежливыми официантками – совсем не такая, какой ей полагалось быть в дебрях, посещаемых отважными путешественницами. Оставалось только утешаться, что до Сижемского