Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тоже мне, любовь называется! – разочарованно сказал Илья. – Ребята уже невесть что про нас болтают, а я тебя и не поцеловал ни разу… Узнают – засмеют!
– Чихала я на твоих ребят, – отозвалась Тося.
– И на меня?
– Снова начинаешь, да? – пристыдила Тося. – Ох уж эти мне мужики! Неужели ты без этого самого поцелуя никак не можешь обойтись? Так-таки не можешь? Ты только не притворяйся!
– Чудачка ты! – удивился Илья. – А зачем обходиться?
Тося замялась:
– Все вокруг целуются – так и мы давай наперегонки! Так, что ли, по-твоему?
– Ну конечно! – обрадовался Илья. – А как же иначе? Что-то я тебя не пойму…
– А мы вот давай… не будем, – нетвердо предложила Тося, сама не зная, чего она хочет.
– Придумала!.. – разочарованно буркнул Илья.
– Так ведь страшно же! – доверчиво призналась Тося. – Были чужие, а теперь ни с того ни с сего…
Илья молча снял руку с Тосиного плеча и отодвинулся от нее.
– Уже обиделся? Ох и личность ты!.. Ну ладно, так и быть…
Тося повернулась боком к Илье, зажмурилась и ткнула себя пальцем в щеку, показывая, куда целовать. Илья осторожно коснулся губами ее щеки и вопросительно посмотрел на Тосю. Она все еще сидела с закрытыми глазами: то ли переживала первый свой поцелуй, то ли ждала еще чего-то. Илья решительно обнял Тосю, крепко поцеловал ее в губы и тут же предусмотрительно отшатнулся, предвидя неминуемый нагоняй.
А Тося вдруг засмеялась. Всего ожидал от нее Илья, но лишь не этого смеха, обидного для мужского его самолюбия.
– Чего ты? – хмуро спросил он.
Тося замотала головой.
– Не скажу… Никогда не скажу! И не упрашивай.
Илья придвинулся к ней:
– Ну, Тось?
– Да стыдно про такое говорить…
– Так ведь мне же, не кому-нибудь.
– Знаешь… я раньше все думала: и как это люди целуются, ведь носы должны мешать… А теперь вижу: ничуть они не мешают!
– Вот детсад! – изумился Илья.
Ему и смешно было немного, что Тося, при всей своей бойкости, на поверку оказалась такой зеленой, и мужскому самолюбию его льстило, что он у нее самый первый, первей некуда, и в то же время Илья как бы укор себе почувствовал в этом Тосином признании. Его кольнула вдруг непривычная, совсем еще не обжитая им зависть к Тосе, к тому, что она только-только начинает взрослую свою жизнь, а он уже поколесил, поколобродил в этой жизни больше, чем надо. Собственная опытность, которой раньше он всегда гордился, обернулась теперь для Ильи грязной своей стороной.
Илья вдруг остро пожалел, что ничего в прошлом нельзя переделать и никогда уже не вычеркнуть ему из своей жизни ни горемычной Анфисы, ни других девчат – лишних, случайных, ничуть ему, если толком разобраться, не нужных. И с Тосей все было бы у него совсем по-другому, если б встретился он с ней в позапрошлом году, когда только что вернулся из армии и местные девчата еще не вешались ему на шею.
Но долго горевать о чем-либо, а тем более о том, чего нельзя уже было исправить, Илья не умел.
– Иди сюда, замерзла небось? – позвал он Тосю строже, чем сам хотел, невольно пряча от нее покаянные мысли.
Он расстегнул свое пальто, полой прикрыл Тосю и снова поцеловал ее, чтобы она поскорей к нему привыкла.
– Ну как, не мешают носы?
– Не мешают!.. Ты только не задавайся. А то ребята как добьются своего от девчонки, так прямо петухами ходят. А нам это обидно, понимаешь?
– Я тебя больше никогда не обижу… – пообещал Илья.
Его подмывало сейчас сказать Тосе что-нибудь красивое и торжественное, на всю жизнь успокоить ее, но нужные слова, как водится, куда-то запропастились. И тогда, чтобы хоть как-то возместить эти несказанные сильные слова, Илья еще раз поцеловал Тосю – некрепко, нежно, в беззащитный уголок губ.
Видит бог, он совсем не хотел обидеть ее братским своим поцелуем, а Тося вдруг заплакала.
– А теперь что? – встревожился Илья.
– Батю вспомнила… – Тося всхлипнула. – Как мне хорошо – я всегда почему-то его вспоминаю. Все думаю: вот не дожил он до этого дня, не радуется сейчас вместе со мной… Он ведь знал только, что у мамы ребенок будет, а кто – мальчик или девочка, – так и не успел узнать, погиб на фронте… Не узнал даже, что я родилась, – и погиб, обидно-о!..
Илья крепко и бережно обнял Тосю, бессознательно пытаясь оградить ее от всех бед этого древнего, но все еще не до конца правильно устроенного мира. Не умом, а всем существом своим Илья вдруг понял, что он теперь не один, и впервые в жизни к нему пришло сладкое и тревожное чувство своей ответственности за чужую судьбу. Он был теперь в ответе за все, что случится в жизни с Тосей – и сегодня, и завтра, и послезавтра, и через десять лет; дальше заглядывать Илья пока не решался… Ему вдруг горячо захотелось, чтобы Тося никогда не пожалела, что доверилась ему. И для начала, как первый шаг в новой для него жизни, Илья ослабил кольцо своих рук, забоявшись вдруг, что Тосе больно сейчас, но она молчит из глупого девчоночьего упрямства.
И в ответ Тося доверчиво положила голову ему на плечо, немного поелозила, устраиваясь поудобнее, и надолго затихла. Иголки покалывали затекающую руку Ильи, но он сидел неподвижно как вкопанный, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить Тосин покой. Если он о чем-либо и жалел сейчас – так только о том, что на его долю выпало поначалу такое легкое испытание. Ради Тоси он готов был вытерпеть и не такие муки.
Молодая вода припомнила уже прежнее свое житье-бытье, вошла во вкус и журчала теперь под толщей сугроба все громче и уверенней, час от часу набирая силу и бессонно трудясь для победы весны, наступающей по всему фронту.
Надя осторожно отошла от поленницы, чтобы не вспугнуть чужое счастье.
Никогда не было ничего такого в Надиной жизни! Еще никто так настойчиво не добивался от нее поцелуя, никому он не потребовался на всем белом свете, и сама она никому не была так сильно нужна, как Тося понадобилась Илье. Заплуталось на дальних дорогах женское ее счастье, а теперь, после скорой свадьбы с добрым, но нелюбимым Ксан Ксанычем, и никогда уж не найдет к ней пути.
Угрюмая, нехорошо спокойная, вошла Надя в общежитие,
