Путь миротворца - Павел Александров

— Понятно. Влияние Падшего города на Анфею усиливается с каждым днем.

— А еще говорят, королева Сильвира спешно собирает войска, — сообщил хозяин и зашептал еще тише. — Ее посыльные отправились по всем селениям, где живут ваши аделиане. А она, говорят, поехала в Морфелон, заключать новый договор с вашим Сиятельнейшим Патриархом. Нам то что, нам нет дела до ваших войн, — заговорил он уже громче. — Это вам, аделианам есть над чем поразмыслить.

— Дожить бы до того благословенного дня, когда Знамя победы воссияет над Падшим городом! — впервые высказал одно из своих мечтаний епископ и взгляды Марка и Никты обратились на него. Он смутился, хоть и сумел это скрыть, перекинув взгляд на тарелку Марка. — Ты что, тебе нельзя мяса! Куда тебе, после трехдневного голодания!

Марк хотел сказать, что это мясо неизвестного происхождения он и так бы не стал есть. Ему подали миску бульона, и Марк постепенно утолял голод, прихлебывая его с хлебом. В животе непривычно бурчало. Когда он запил все это большой кружкой сладкого чая, с приятным вкусом мяты и какой-то душистой травки, то почувствовал себя самым сытым человеком в Каллирое.

— Простите, я сейчас приду.

Выйдя из таверны, Марк направился к низкому, покосившемуся сараю, который являлся полуразваленной уборной. У входа стояли два высоких воина, привлекших к себе внимание Марка. Один из них оказался крепким пожилым рыцарем в обветшавшем нагруднике. Рыцарь опирался на длинный двуручный меч как на посох. Его спутником был худющий тип, покрытый с ног до головы в толстую черную мантию, высокий — на голову выше рыцаря, и на две головы выше Марка. Не расслышав, о чем говорят эти двое, Марк определил, что хриплый, пропитый и сильно сдавленный голос принадлежит рыцарю, а свистящий, едва уловимый — его спутнику.

Странное любопытство влекло узнать их поближе. Выходя из уборной, Марк как бы невзначай глянул на их лица: выжатое как лимон, давно небритое лицо старого рыцаря не задержало его внимания. Но вот лицо его спутника…

Марк содрогнулся. Верхняя часть лица незнакомца была скрыта капюшоном, а нижняя представляла собой две голые челюстные кости, соединенные белыми костяными губами. И этот ужасный мертвецкий рот произносил свистящие слова, как будто их пытался прошипеть зимний вихрь: «Ты остался один, ты никому не нужен, ты наедине с судьбой, ты один против всех невидимых врагов…» Марк почувствовал, как застывают глаза, губы, щеки, как в уши врывается невыносимая звуковая пустота, а перед ним плывет, плывет, плывет бескрайняя степь под унылым заходом солнца. Необъяснимый страх одиночества сковал и парализовал разум, хотя ноги продолжали шагать к дверям таверны. Марк вдруг оказался один в этом чужом мире. Одинокий. Беспомощный. Несчастный. Никому не нужный. Отверженный Богом. Наступил кошмар длинною в вечность, пока Марк не споткнулся ногой о лавку.

Бух! Марк пришел в себя и смахнул со щеки прилипший песок. Светило взошедшее солнце, крестьяне спешили на поля, бросая на него обыденные взгляды, очевидно, принимая за пьяницу, наклюкавшегося с утра пораньше.

Но Марка не волновало их мнение. Его пугал страшный спутник неизвестного рыцаря. Вернувшись за стол к друзьям, Марк готов был поделиться впечатлениями, но епископ так оживленно выспрашивал новости у хозяина, что он передумал. Да и потом, ведь ничего не случилось!

«Нервы у меня никуда, — подумал Марк позднее. — Подумаешь, даймон! Что, мало всяких монстров по этой стране шатается?»

Получив комнату на первом этаже, отмывшись в небольшой баньке, Марк только и делал, что лежал. Он еще был очень слаб и предавался отдыху последующие четыре дня. О Белом забвении он старался не вспоминать, и о нем не напоминали ни епископ, ни хранительница.

К своему удивлению Марк обнаружил, что после Белого забвения в нем произошли перемены. Он стал более смел в общении с епископом, да и перед проницательным взглядом хранительницы мог устоять без смущения. В нем пробуждалась какая-то сила, которой он еще не понимал, но уже радовался изменениям. Наконец-то!

Однако один раз за эти дни епископ таки заставил его поволноваться.

— Скажи мне, Маркос, если это не тайна, кто такая Меллина?

В груди екнуло, и сердце застучало в бешенном ритме. Счастье, что хранительницы в этот момент не было рядом.

— Откуда вам известно это имя? — медленно проговорил Марк, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица.

— Я первый тебя спросил, — улыбнулся епископ, убеждая, что ничего выпытывать не собирается.

Марк помялся.

— Одна девушка. Случайно познакомились в Мелисе. Поговорили да и разошлись. А вы откуда ее знаете?

Епископ глубокомысленно сложил руки на животе и секунд пять думал, держа Марка в напряжении.

— Видимо, эта девушка произвела на тебя сильное впечатление, если ты шептал во сне ее имя…

— Когда?

— Когда мы выезжали из Белого забвения.

— Вот как? — Марк нервно затеребил рукава своей рубахи. — Никта тоже слышала?

— Она спала.

— Не знаю, что на меня нашло, но это… это ничего не значит. Ну, может, и запомнилась мне эта девушка, ну и что?

— Белое забвение не создает свои образы искушений — оно лишь отражает то, чего мы жаждем, что живо в нашей памяти. Ламия, которая тебя чуть не погубила, была пропитана чарами Белого забвения…

— Хватит, не вспоминайте больше об этом месте! — Марк заговорил дерзко, ничуть не стесняясь. — Что было, то было. Вам ведь тоже не хочется вспоминать то, что вам тогда снилось?

Епископ смутился, кашлянул, но ничего не сказал. Марку стало неловко: да, можно было обойтись без последней фразы. Однако к этому разговору епископ больше не возвращался.

Стояло жаркое лето, теплый сухой ветер проносился по дорогам, поднимая пыль. Вдоль таверны проходили телеги купцов и мелких бродячих торговцев. По вечерам в таверне становилось шумно от веселья, которое порой затягивалось до утра.

Хранительница по-прежнему была немногословной, но теперь проявляла к Марку больше внимания, чем раньше. Она настаивала, чтобы он молился перед сном, учился читать, предлагала поучить его владению мечом. От тренировок Марк отказывался, ссылаясь на слабость, хотя чувствовал, что быстро идет на поправку. Ему было приятно, что девушка приготавливает ему чай из целебных трав, спрашивает о его самочувствии, интересуется, что ему надо.

Но Марка заботила главная цель похода — пророчество. Ему не давала покоя мысль, что ему уготовано. Совершит ли он подвиги, о которых мечтал, достигнет ли того, к чему призван? Дано ли ему когда-нибудь вернуться домой? Да, в Каллирое он крепнет и умнеет, но все-таки его дом там. Узнать бы, когда и как он сможет вернуться, и можно путешествовать со спокойной душой.