Обыкновенная война - Борис Геннадьевич Цеханович

Наконец-то закончил собирать вещи и принадлежности к бане. Взял автомат и вышел на улицу, где стояли человек семь солдат и среди них старик. Я подошёл к нему.

– Здравствуйте отец. Куда идём? – Старик с большой седой бородой, в очках с сильными и выпуклыми линзами, лет семьдесят-восемьдесят, хорошо и богато одетый. На голове каракулевая папаха, на ногах начищенные хромовые сапоги. Всем своим видом он вызывал уважение и почтительность.

– Да вот, сынок, нужно мне пройти в Чечен-Аул, сына найти, – неожиданно сильным и сочным голосом начал старик, – да твои солдаты задержали меня.

– Не вовремя, отец, сына пошли искать. Документы есть? – Старик степенно расстегнул карман на груди и достал небольшую красную книжицу. Протянул её мне.

– Мы ж, сынок, время не выбираем. Сын пропал, а я отец – волнуюсь. Вот и пошёл искать.

Документ оказался удостоверением участника Великой Отечественной войны, 1923 года рождения. Я захлопнул удостоверение и с сожалением протянул его обратно: – Отец, не вовремя… Совсем не вовремя вы ищете. У меня есть приказ – всех расстреливать. Сын то в боевиках наверно, раз в Чечен-Аул идёте?

Старик стал сбивчиво оправдывать своего сына, рассказывая какой он положительный, но я его прервал.

– Отец, у меня приказ. Понимаешь – ПРИКАЗ…. Всех расстреливать. И я тебя должен сейчас расстрелять. Война есть война. – Я повернулся к солдатам, – Кто?

Солдаты замялись. Алушаев потянул меня за рукав: – Товарищ майор, может не будем расстреливать. Давайте отпустим его. Пусть идёт в свой Чечен-Аул.

– Алушаев, ты видел командир взвода морпехов расстроенный к нам пришёл. Так вот, вчера они старуху пропустили в деревню, а потом арт. налёт и три пехотинца были убиты. Сейчас его пропустим и где есть гарантия, что через час по нам не нанесут артиллерией удар. Я сейчас отвечаю за вас перед вашими родителями и командованием. И не хочу потом оправдываться перед ними за ваши трупы, из-за своей мягкотелости. Лучше грех на душу возьму и сам его расстреляю.

Чеченец стоял и улыбался, слушая наш спор. До него не доходило, что в этот яркий солнечный день и может закончиться его жизнь. Вот эти солдаты и их командир, которые с почтением и уважением разговаривают с ним, могут вот так запросто расстрелять его.

– Хорошо, отец, мы сейчас проголосуем: расстреливать тебя или нет. – Старик улыбнулся на мои слова, воспринимая их за шутку. Ну, попугают мол, да и отправят обратно домой или всё-таки пропустят в Чечен-Аул.

Я достал из кармана блокнот и ручку, после чего твёрдой рукой решительно вывел – «Да». У меня даже мысли не было нарушить приказ о пленных и он как горячая заноза сидел в моём мозгу, требуя только одного – РАССТРЕЛЯТЬ. Хотя, с другой стороны, в глубине сознание был смутный протест против этого решения. Нельзя взять и расстрелять старого человека, который невольно даже своим видом вызывал уважение. Нельзя расстрелять участника Великой Отечественной войны, к которым я испытываю искреннее уважение. Нельзя. Но вся моя военная жизнь, всё что было вбито многолетней службой в моё сознание, говорило – Ты Обязан Выполнить Приказ и РАССТРЕЛЯТЬ ЕГО. Как немцы говорят: – Befel ist befel. (Приказ есть приказ).

Черканул и передал блокнот ближайшему солдату, а по тому характерному движению руки понял – он написал «Нет». Тоже самое написали и остальные солдаты. Взял блокнот в руки и мельком взглянул на страницу. Шесть росчерков против расстрела и один мой за расстрел. Я решительно захлопнул блокнот.

– Отец извините, но все проголосовали за то, чтобы вас расстрелять. Становитесь сюда, – я показал на место около дерева, куда старик послушно и безропотно встал и только теперь до него дошло, что его сейчас УБЬЮТ. Улыбка медленно сошла с его губ, побелело лицо и глаза в ужасе стали выкатываться из орбит, заполняя всё пространство за стёклами очков.

Я решительно передёрнул затвор, вгоняя патрон в ствол, и вскинул автомат. На какое-то мгновение наши глаза встретились, когда совместил мушку с его лбом, и, не раздумывая, нажал на спусковой крючок. Уже нажимая на спуск, почувствовал несильный толчок снизу по рукам, автомат дёрнулся кверху и громкая автоматная очередь ударила поверх головы старика. На остолбеневшего чеченца посыпалась кора, щепки, но он стоял и таращил глаза, не понимая, где он находится: то ли сейчас он увидит Аллаха, то ли появятся прекрасные гурии и унесут на небо. Но гурии не появлялись, а вместо Аллаха он видел таких же остолбеневших солдат и по-идиотски радостного русского офицера. Да, я был рад, рад от того, что Алушаев толкнул меня под руку. Рад, что не убил старика, но формально выполнил приказ.

– Всё отец, с первого раза не получилось, а два раза не расстреливают. Тебе повезло.

Подняв облако пыли около нас, в этот момент, остановился чужой БТР, на котором сидела толпа солдат и офицеров.

– Товарищ майор, как проехать в 245 полк? – Обратился ко мне один из них.

Взмахом руки показал, как проехать, и тут же решил избавиться от старика: – Товарищ подполковник, заберите задержанного, там в штабе разберётесь с ним сами. – Повернулся к чеченцу, – давай отец залезай на машину. Большаков, Алушаев помогите ему залезть.

Старик, не веря тому, что он остался в живых, безропотно подошёл к БТР и с помощью солдат забрался на броню.

Слава богу, пусть его судьбу другие решают. Успокоившись этим объяснением, я скорым шагом направился к артиллеристам. Шёл и размышлял над происшедшим, удивляясь тому, что я нормальный, положительный человек, в принципе, не кровожадный. Да, в бою, в каких-то крайних, критических обстоятельствах, защищая свою жизнь, жизнь солдат или жизнь своих близких – я завалю кого угодно, даже не моргнув глазом. Но как так: в спокойной и почти мирной обстановке чуть не убил старика.

Я даже остановился, напряжённо размышляя и чувствуя, что вот-вот ухвачу разгадку за хвост. Как вспышка мелькнуло воспоминание. 1973 год, срочная служба. Еланские лагеря. Я в учебке. После очередного усиленно-интенсивного занятия по строевой подготовке мы собрались вокруг своего замкомвзвода старшего сержанта Бушмелева: – Товарищ старший сержант, зачем нам многократное выполнение таких команд, как «Разойдись», «Ложись», «Направо», «Налево», «Кругом марш»? Ведь вы же сами говорите, что мы уже на достаточно высоком уровне всё это выполняем. Зачем нам это?

Сержант, который прослужил уже два года и увольнялся через месяц, мудро усмехнулся: – Товарищи курсанты, этими командами вам вбивается безусловный рефлекс на бездумное выполнения приказа командира. Занятие по строевой подготовке, это лишь кусочек той армейской системы, которая закрепляет