Последние магнаты. Тайная история - William D. Cohan

Мейера, открывшиеся в Метрополитен-музее в марте 1980 года на втором этаже нового крыла Майкла К. Рокфеллера, оказались миражом. Хотя Андре входил в совет директоров Метрополитен-музея (заняв место Бобби Лемана) с 1968 года до своей смерти и передал музею 2,6 миллиона долларов на оплату строительства нового крыла с двадцатью четырьмя тысячами квадратных футов выставочных площадей, где должна была разместиться огромная коллекция европейского искусства XIX века и которое должно было носить его имя, ни одна из выставленных там работ не была из коллекции Андре. После смерти Андре Дуглас Диллон, председатель попечительского совета Метрополитен-музея и бывший министр финансов, сказал, что новые галереи Андре Мейера "станут вечным памятником выдающемуся меценату и необыкновенному человеку". Непреходящая дань уважения Андре в Метрополитен-музее продлилась менее дюжины лет. В 1992 году музей провел капитальный ремонт галерей Андре Мейера, и в 1993 году обновленное выставочное пространство вновь открылось без малейшего упоминания о бывшем партнере Lazard. "Галереи Мейера были такими же четкими и современными, как само здание Рокфеллера, - писал Пол Голдбергер, в то время архитектурный критик в "Таймс", - и они были чем-то вроде катастрофы: картины, развешанные на подвижных перегородках, установленных по диагонали на широком открытом полу, больше походили на художественную выставку в Javits Center, чем на центральный элемент величайшего музея Северной Америки. Созданные для того, чтобы жить вечно, они выглядели временными. Все в этих галереях, от произведений искусства на стенах до посетителей, пытающихся найти дорогу в проходах, казалось заброшенным, растерянным, потерянным".

Через несколько недель после смерти Андре его некролог в газете Times был внесен в протокол Конгресса, наряду с многочисленными восхвалениями его блестящей карьеры. "Своевременность, стиль и обаяние - а также мудрость и проницательность - были частью всего, что он делал, - сказал тогда сенатор от Нью-Йорка Джейкоб Джевитс, - и влиятельные лидеры нашей страны и других стран свободного мира пользовались этими качествами, а также его мудрыми советами. Андре Мейер был очень дорогим другом и советчиком, и многие часы, которые я провел с ним за эти годы, были одними из самых плодотворных в моей жизни. Его уход из жизни - невосполнимая потеря для тех, кто, как и я, был лично близок с ним и его женой Беллой, - которая умерла пять месяцев спустя в Париже, - а также для американских и международных институтов бизнеса, образования, культуры и здравоохранения, для мира международных финансов и частной филантропии". На поминальной службе Андре, проходившей в храме Эману-Эль на Пятой авеню в Нью-Йорке, Феликс произнес одну из самых эмоциональных хвалебных речей. "Голос Рохатина надломился, когда он вспоминал, как до сих пор инстинктивно тянется к телефону, чтобы позвонить своему наставнику", - написал Райх, а затем процитировал Феликса: "Иногда я представляю, какими были бы эти разговоры, что бы он сказал, но я не могу быть уверен - это оставило ужасную пустоту..... За этим суровым, запрещающим, а иногда и театральным фасадом скрывался человек, который на самом деле жаждал привязанности. В моей юности он был олимпийской фигурой: Зевс, метающий молнии. Затем он стал моим учителем. Он научил меня не только добиваться совершенства, но и делать это стильно".

Каким-то образом тефлоновый инвестиционный банкир смог добиться того, чему его научил наставник.

 

 

 

ГЛАВА 7

СОЛНЕЧНЫЙ КОРОЛЬ

Бедный Мишель". Трудно представить себе эти два слова вместе. Ведь Мишель Давид-Вейль, которому сейчас семьдесят четыре года, неизменно обходительный, любезный и вежливый, которого однажды назвали "живой легендой французского капитализма", - один из самых богатых людей в мире. Во многом благодаря капиталу, который он унаследовал как прямой потомок основателей банковской империи Lazard, эльфийский Мишель с сигарой в руках имел в 2000 году чистый капитал, оцениваемый Forbes примерно в 2,2 миллиарда долларов, и, предположительно, через свой "таинственный лабиринт взаимосвязанных инвестиций" контролировал активы "стоимостью в пять раз больше". В то время, даже без учета эффекта умножения, он числился одиннадцатым самым богатым человеком во Франции и владел одной из ста лучших в мире частных коллекций произведений искусства, специализирующихся на французской живописи XVII-XIX веков. В знак любви к искусству в конце 2003 года он пообещал выделить 10 миллионов долларов на создание галереи английской живописи в Лувре. У него также одна из лучших в мире коллекций не требующей залога и соблазнительно эксклюзивной элитной недвижимости, где он выставляет свои бесценные произведения искусства, включая квартиру на Пятой авеню, выходящую на Центральный парк, парижский особняк недалеко от бульвара Сен-Жермен-де-Пре и огромные загородные дома в Глен Коув, Лонг-Айленд, и Кап д'Антиб, на Французской Ривьере. У него также был дом на Ямайке, но он его продал. Более свежие данные о состоянии Мишеля получить сложно, поскольку ему каким-то образом удалось убедить Forbes не включать его имя и состояние в последние ежегодные списки самых богатых людей мира. Но достаточно сказать, что стоимость его впечатляющих активов в целом значительно превышает 1 миллиард долларов. И все же, несмотря на необычайное богатство, в Мишеле есть некое одиночество, даже тоска, которая может вызвать у его приверженцев случайное чувство сочувствия к бремени, которое несет последний наследник мужского пола в семейном древе Дэвида Уэйла. Но для его партнеров эти чувства сопереживания, испытываемые, как правило, за сигарами и долгими, задушевными беседами на диванах в его большом офисе в Рокфеллер-центре, были мимолетными.

За двадцать пять лет работы во главе Lazard Мишель использовал свои галльские хитрости, чтобы потешить эго своих партнеров. Он любил называть Lazard "высоким банком по отношению к миру". Однажды он описал, что он под этим подразумевает: "Для меня это состояние души, а не вид деятельности. Это фирма, которая ставит себя на уровень, параллельный уровню, на котором принимаются решения на предприятиях. Это означает, что вы остаетесь на уровне принятия решений, что вы даете советы на этом уровне, что вы думаете на этом уровне и что вы остаетесь исключительно на этом уровне". Это довольно примечательное понимание того, почему Лазард - при всем подразумеваемом высокомерии - был предметом зависти других банкиров, поскольку ни один другой глава фирмы на Уолл-стрит не описывал свою стратегию подобным образом.

Но Мишель также наслаждался старомодной автократией. Он мог быть бессовестным макиавеллистом. Он единолично устанавливал уровень денежного вознаграждения своих партнеров, устраивая ежегодное, почти средневековое кровопускание, в ходе которого партнеры после Дня труда отправлялись в его угловой офис, чтобы на коленях вымолить себе соответствующую сумму. Возвращение Мишеля в свой кооператив на Пятой авеню, 820, приобретенный у владельца CBS Билла Пейли, каждый