Выцветание красного. Бывший враг времен холодной войны в русском и американском кино 1990-2005 годов - Елена Гощило

на достаточно высоком этаже, чтобы из окон открывался вид на Чикаго с верхней точки. Это позволяет и ему, и зрителю смотреть на город свысока – как физически, так и на уровне метафоры. В режиссуре Балабанова Чикаго предстает не ярким культурным мегаполисом с потрясающей архитектурой, великолепным симфоническим залом, музеями и оперой мирового класса, а всего лишь логовом брутальных черных, эксплуатируемых ими проституток и дебильных украинских преступников. Разрушительное влияние Америки может быть выведено из заботы Даши о деньгах, необычайной грубости русской женщины среднего возраста по отношению к Даниле на Брайтон-Бич и нечестности автодилера при продаже Даниле разбитого кадиллака, который вскоре ломается на скоростной трассе, опровергая утверждение еврея Куйбышева: «Мы, русские, не обманываем друг друга!»[357]Только те, кто восприимчив к таинственной, воинствующей истине Данилы, могут преодолеть заразу ложных ценностей Америки, о чем свидетельствует быстрое «обращение в его веру» Даши[358].

Тот факт, что среди американских мужчин лишь водитель грузовика Бен выглядит позитивно, можно объяснить двумя очевидными причинами: во-первых, у него сразу же возникает симпатия к Даниле, а во-вторых, что немаловажно, он тоже принадлежит к рабочему классу. Это исключение в общем комплексном унижении Америки согласуется с приверженностью фильма глубоко советской эстетике[359]. Так же как и в социальной политике американских фильмов «Белые ночи» и «Дело фирмы», если вдруг между русским и американцем налаживается взаимопонимание, всегда необходимо, чтобы последний был представителем пролетариата или обездоленных – чернокожий, работник физического труда, жертва юридической или политической несправедливости и т. д. Бен и Данила общаются, невзирая на языковой барьер, что напоминает взаимопонимание между Варакиным и Анной, пятью годами ранее продемонстрированное Шахназаровым в «Американской дочери», с которой у «Брата 2» есть много структурных параллелей[360]. У Балабанова два приятеля вместе слушают Данилин компакт-диск с русским роком, вместе снимают комнату в мотеле, вместе посещают столовые пит-стопа, прачечную и кино, и в конце концов достигают такой степени близости, что в конце фильма именно Бен воплощает в жизнь хрустальную мечту Данилы: замаскированный под шофера, на блестящем лимузине он везет «богато» одетых Данилу и Дашу в аэропорт, обманывая тем самым персонал и заставляя принять двух россиян за богатых ВИП-персон. Короче говоря, Бен не столько рассеивает монолитное изображение помешанной на деньгах, бесчеловечной Америки, сколько служит пресловутым исключением из правила, стирающего в фильме все индивидуальные различия и вариации.

Еще одним фактором, способствующим возрождению в этом фильме идеологии холодной войны, является вставка в диегезис элементов советской эпохи. К ним относятся такие значимые с точки зрения истории места, как Исторический музей («Музей Ленина» на протяжении всей истории СССР), где работает Илья, а также кабинет Белкина, фактически являвшийся кабинетом Ленина в Горках под Москвой [Гусятинский 2001: 31]. Такие объекты, как пулемет максим из «чапаевских времен», который братья крадут из музея и который вызывает бурное восхищение Виктора советской «героической эрой», по-видимому, реанимируют именно этот период истории, когда Виктор уничтожает головорезов Белкина, используя пулемет «в старой манере» из кузова автомобиля. Понятие братства (или «мифологема тотального братства», как выразился Гусятинский), сплоченность рабочего класса и любовь к русской земле (которая подчеркивается в Федином стихотворении) – все это возрождает советскую пропаганду. Неудивительно, что Марк Липовецкий обратил внимание на «поразительно советский» характер фильма [Липовецкий 2000: 59], а Щиголев назвал его «первой постсоветской картиной, которая полностью реанимирует наше советское прошлое со всеми его составляющими» [Щиголев 2000: 31][361]. Как справедливо утверждал Е. Гусятинский, эти и другие признаки дают понять, что Истину можно найти в прошлом [Гусятинский 2001: 31] и что Истина – это то, что питало враждебность в холодной войне. Действительно, война играет в фильме ведущую роль.

Одна из главных проблем этой экранной притчи состоит в том, что в своих усилиях по превращению носителя Истины Данилы в квази-святого она опирается на примитивные механизмы резких контрастов. По морали, интеллекту, профессиональному и сексуальному мастерству Данила превосходит всех остальных персонажей – причем не только американцев, но и русских, – что, учитывая простую цель фильма продемонстрировать превосходство России, создает множество проблем. Балабанов сигнализирует об уникальности Данилы в первой сцене фильма, где молодой бизнесмен стоит рядом со своим джипом и читает известное стихотворение поэта-романтика М. Ю. Лермонтова:

Нет, я не Байрон, я другой,

Еще неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой.

Несмотря на то что этот неуклюжий и ограниченный «новый русский» смехотворен[362], сама сцена значима, поскольку она приводит в движение четыре важные оппозиции, сформулированные в черно-белых тонах пропагандистской листовки: пропасть между озабоченным самим собой эгоизмом (фраза «я не Байрон, я другой…» целиком концентрирует внимание на лирическом «я» поэта) и самопожертвованием ради общего блага или гражданской ответственности (предположительная позиция Данилы); контраст между сомнительными предпринимателями, стремящимися копить деньги для себя (Белкин и Меннис), и честными солдатами, рискующими своей жизнью «во имя родины» (Данила); необходимую дифференциацию между Россией и Западом (Байрон), поскольку последний якобы не представляет из себя модели, достойной подражания; и, наконец, преследуемого странника, противопоставляемого его преследователям, ищущим безопасности.

Примечательно, что во время телевизионного интервью с двумя приятелями – ветеранами Чеченской войны Данила хранит молчание, отвечая только на вопрос о своих будущих планах. По его словам, он собирается поступить в медицинскую школу, и его желание лечить людей мгновенно подчеркивает его статус гуманиста, «хорошего человека». Два его приятеля настаивают на том, что в Чечне из них всех самым «крутым» оказался именно Данила. «Крутой» – это постоянно используемый в криминальном постсоветском дискурсе эпитет, сочетающий в себе несколько черт. Обычно он характеризует хладнокровного, жесткого, бесстрашного и стойкого человека, который способен действовать и не остановится ни перед чем, если этого требует случай. Проще говоря, «крутой» – это благородный русский вариант Терминатора. Будучи полярной противоположностью как Белкина, так и Менниса во всех отношениях, Данила также противопоставлен хоккеисту Мите, который, испорченный ценностями Америки, настолько озабочен деньгами, что неспособен даже внятно поблагодарить Данилу за помощь. Точно так же он не берет трубку телефона, когда Данила ему звонит, и отказывается поселить его в своей квартире, объясняя это тем, что «здесь так не принято». Другими словами, американцы, и так обладающие множеством прискорбных черт, вдобавок не могут понять и щедрое русское гостеприимство. Точно так же Даша, которая вскоре начинает следовать за Данилой как тень, поначалу требует от него денег за помощь в приобретении оружия. Но прежде всего фильм буквально на каждом шагу противопоставляет Даниле его брата, «паршивую