Преображение мира. История XIX столетия. Том III. Материальность и культура - Юрген Остерхаммель

во всех североамериканских колледжах, вместе взятых, преподавало не более 210 профессоров. Помимо главной цели – образования духовенства – подготовка к другим академическим профессиям развивалась очень медленно[549].

Лишь после середины XIX века сама идея и практика университета распространились по всему миру. В полуавтономных переселенческих колониях Британской империи для колониальных властей и городской верхушки учреждение университетов стало делом чести, пусть на долгую перспективу и без шансов на равноправие с ведущими британскими образцами. В 1850 году в Сиднее создан первый университет Австралии, в 1869‑м – первый университет в Новой Зеландии.

В «цветных» колониях европейских держав университеты основывались тогда, когда администрации это представлялось полезным для обучения высшего персонала из коренных жителей. Сыновья колониальных чиновников и поселенцев отправлялись для дальнейшего образования в метрополии. Колониальные университеты долгое время получали лишь скудное финансирование и были ограничены тем, что не имели права присваивать докторские титулы. Колониальным в них являлось и то, что европейцы всегда, независимо от своих личных способностей, стояли во главе академической иерархии. Даже в такой сравнительно старой и близкой к метрополии колонии, как Алжир, университет полного цикла появился только в 1909 году. Ставший впоследствии престижным Ханойский университет, самое оригинальное детище французской колониальной политики в области высшего образования, основан только в 1917‑м[550]. Если в колониальном мире и были университеты, выделявшиеся в качестве престижных из массы средних и высших школ, то только среди возникших после рубежа XIX–XX веков, в большинстве своем после Первой мировой войны. В Египте несколько самостоятельных учебных заведений в 1908 году были объединены в (частный) Египетский университет. В Западной Африке идеи, которые в XX веке прокладывали путь к учреждению университетов, африканцы сформулировали еще после 1865 года; но работоспособные университеты появились в британских колониях тропической Африки только в 1940‑х. Самая богатая палитра высшего образования среди всех колониальных стран была представлена на американских Филиппинах, где в 1908 году по образцу американских сельскохозяйственных и инженерных колледжей открылся Государственный университет в Маниле; наряду с ним существовали разнообразные частные университеты, некоторыми из них управляли миссионеры.

Но ни в одной колонии не возникло системы высшего образования по немецкому образцу. Не экспортировалась в Азию и Африку и английская модель демократической конструкции самоуправляющихся колледжей под нежесткой общей крышей университета. Колониальные университеты были организованы более авторитарно и по своим учебным планам зависели в основном от метрополий и от особых целей колониальной администрации. Иногда колониальные властители вообще отказывались от высшей ступени системы образования. В нидерландских университетах, прежде всего в старом Лейденском «рейксуниверситете», работали значимые центры по изучению Азии. Но, в отличие от Британской Индии и Французского Индокитая, такие исследования лишь в минимальной степени проводились в самой Индонезии, азиатской колонии Нидерландов. До Второй мировой войны нидерландцы не думали об удовлетворении потребностей индонезийской элиты в образовании. Тем более в нидерландской колониальной империи не находилось ничего похожего на эфемерный, продвигаемый лордом Керзоном во время его управления вице-королевством проект «имперской науки» (imperial science), в которой должны были быть задействованы все таланты империи. Лишь в 1946‑м, за три года до провозглашения независимости, открылся Временный университет Индонезии с юридическим, медицинским и философским факультетами – ядро будущего «Universitas Indonesia»[551].

Научные традиции и новые веяния в неколониальной Азии

В общем и целом заимствование европейских университетских образцов вне неоевропейских колоний началось не ранее рубежа XIX–XX веков. Политически независимые страны Азии и Африки также не составляли исключения из этого правила. В Южной Африке уже в британскую колониальную эпоху имелось больше учреждений для высшего образования, чем в любой другой африканской стране, но лишь в 1916 году был заложен фундамент университетской системы, которая сохраняется и по сей день. На Ближнем Востоке исключение составлял Ливан. Нигде больше в регионе развитие высших школ не началось так рано – правда, не по инициативе османского центрального государства, а как плод труда миссионеров. Из целого ряда предшественников в 1910 году вырос протестантский Американский университет Бейрута и одновременно сформировался руководимый французскими иезуитами Университет Св. Иосифа: сначала чисто богословская высшая школа, дополненная в 1880‑х годах медицинской школой, ученые степени которой признавались в светской Третьей Французской республике[552]. Важнейшим новым учреждением в турецкой части Османской империи был Стамбульский университет (1900) – основанный лишь с четвертой попытки, безусловно ориентированный на образцы американских и европейских университетов и имевший пять факультетов. В отличие от ливанских университетов, в Стамбуле с самого начала важное место занимали естественные науки[553]. Стамбульский университет был новшеством, не имевшим неразрывной связи с прежними османскими институтами. Его предшественниками можно считать не столько традиционные богословско-юридические школы, сколько полуприватные кружки (нередко с коротким периодом существования), в которых отдельные лица изучали западное знание и его отношение к местной традиции.

Развитие высшего образования в Китае проходило в то же самое время и схожим по содержанию образом. Первые университеты появились там после 1895 года, а императорский университет (ядро будущего Пекинского университета) – в 1898‑м. Традиционные образовательные институты практически исчезли к моменту революции 1911 года, однако их пережили – снова схоже с Османской империей – некоторые ценности и установки, связанные с классической ученостью. Так, существовало большое противодействие специализации по дисциплинам, и вплоть до отмены государственных экзаменов в 1905 году конфуцианский ученый должен был доказывать свою компетентность почти по всем областям знания. Впрочем, в критической ментальности не было недостатка и в императорском Китае. Во-первых, существовали развитые методы филологической критики традиции, во-вторых – право на политическую критику в случае, если высокопоставленное лицо, вплоть до императора, отступало от принципов классических текстов. Однако культурный авторитет высшего государственного чиновничества, которое до последних дней системы составляло задачи для государственных экзаменов, сомнению не подвергался. Практиковавшаяся вне бюрократии – в местных частных академиях, например, – откровенная критика должна была сначала войти в употребление в публичном пространстве создаваемых университетов[554]. Во всех странах, где отсутствовал устойчивый характер университета как автономной корпорации, это был непростой и отчасти до сих пор не завершенный процесс, который к тому же тормозился недостатком опыта публичных дебатов.

Китайские университеты опирались на разнообразные источники. За основанием в 1898 году Императорского университета стоял опыт Токийского университета, построение которого, в свою очередь, опиралось на французские и немецкие академические модели. С усилением агрессивной политики Японии по отношению к Китаю во время Первой мировой войны часть нарождающейся китайской академической интеллигенции отвернулась от Японии, обратившись к европейским и североамериканским образцам. Миссионерские университеты – некоторые из них после Первой мировой войны считались лучшими в научном отношении в стране – и так ориентировались