Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

– Строго говоря, – продолжил старый герцог, удостоверившись, что внук не собирается воспламеняться, – Нидерланды принадлежат нам, насколько это вообще возможно в отсутствие артефакта. – Он глянул на седого, который слегка поклонился. – Но есть вассальная клятва, под которой в том числе и законный хранитель земли Нидерландов.

– Наш повелитель, – красавец выдохнул это слово с почти непристойно страстным поклонением, – рассказывал про тонкости этого… вассалитета, – на этом он коротко усмехнулся, а седой скривил бледные губы. – Но…

– Ксандер!

Шипение Адриано загадочным образом донеслось не оттуда, где он в последний раз видел венецианца. Безумный друг, как выяснилось, воспользовался моментом, когда все внимание было приковано к дымящемуся от возмущения Фелипе, и проскользнул мимо двери.

– Но? – старый герцог уронил это слово как камень.

Ксандер знал этот тон: дон Фернандо начинал злиться, точнее, гневаться. Командор не повел и бровью; он даже слегка улыбнулся хищной улыбкой охотника, ждущего с рогатиной в руке, когда медведь пойдет в атаку. Похоже, преклонение перед господином у него на семью господина не распространялось.

– Но вассал моего вассала – не мой вассал, как мы все понимаем, – мягко проговорил он.

– Ксандер, пошли!

Ксандер снова глянул в сад. Все трое Альба, не отрываясь, смотрели на своего оппонента, тот в ответ так же неотрывно, хотя и куда более непринужденно, смотрел на старого дона Фернандо, а его седой спутник и вовсе глаза прикрыл, словно решил подремать в минуту скуки.

Дольше ждать было глупо. Ксандер тихонько отступил подальше от двери так, чтобы на него не падал свет, и наконец решился шагнуть по ту сторону, в тень, где его уже ждал Адриано. Как можно бесшумно они стали красться прочь.

– А эти-то двое кто?

Адриано говорил еле слышным шепотом, но тишина вокруг была такой абсолютной, что Ксандер расслышал его без усилий.

– Понятия не имею, – признался он.

– Они же из людей Черного Франко?

Ксандер усмехнулся себе под нос: вот ведь, и прозвище придумал.

– Мало ли у него слуг, – вслух ответил он. – Этих точно в первый раз вижу.

Удача им улыбалась: замок и в самом деле будто вымер – во всяком случае, нигде более на пути к искомой двери они не обнаружили ни одного признака жизни.

Улыбалась она ровно до того мгновения, когда они перешагнули нужный порог. Потому что светящейся склянки на привычном месте не было.

Вглядываясь в темноту до рези в глазах, Ксандер метнулся к полке и ее ощупал, боясь до дрожи худшего – что драгоценный цветок за недостатком ухода или изъяном в хранении как-то испортился и померк. Но этот страх рассеялся: на полке попросту было пусто.

– Куда они могли его деть? – пробормотал он себе под нос.

– Погоди, – сказал сзади Адриано, серьезно и спокойно.

«Еще бы, не его же планы тут рухнули», – подумалось Ксандеру. За этой мыслью, впрочем, последовал мысленный упрек за несправедливость: в безразличии к его бедам Адриано пока замечен не был, скорее наоборот.

– Смотри!

Ксандер посмотрел туда, куда указывал друг, и куда он уже сам смотрел не раз: на состаренный невесть сколькими веками сундук со внушительным замком на нем. Но только сейчас, будто с сундука кто-то снял заклятие, он увидел, что имел в виду Адриано: тонкую полоску света под почти наглухо захлопнутой крышкой. Радость его увяла, едва родившись: даже если искомый цветок был там, ключа у них не было никак.

Но прежде чем он даже успел что-то на это сказать, Адриано уже обошел его и присел перед сундуком, вынимая из-за сапога свой стилет. Колдовал он с замком несколько томительных минут, но потом Ксандер услышал чуть стонущий, будто в бессильной злости, щелчок, и ловкие руки венецианца уже вынимали замок из петель.

– Ух, – признался Ксандер, выуживая из сундука желанную склянку, где все так же теплым, ало-золотым светом полыхал цветок. – Повезло, что ты со мной!

– Я вообще удачливый, – без улыбки сказал Адриано.

Уже стоя один над котелком нагретого до пара красного вина, Ксандер вдруг подумал, что никогда в жизни ничего такого не творил.

Нет, кофе он умел варить едва ли не с детства, и глинтвейн тоже – пожалуй, даже получше, чем многие; но уже чай он заваривал довольно индифферентно, не особенно-то его любя, а готовить ему и вовсе приходилось крайне редко, ведь вокруг всегда хватало умелых в этом деле взрослых. Потом он научился и смешивать какую-нибудь мазь попроще или делать вытяжку из какой-нибудь травы, спасибо дону Алехандро, а теперь – Мерит-Птах. Простейшие эликсиры для бодрости, для храбрости или, наоборот, спокойствия профессор ван Гельмонт им тоже преподал, и базовые знания о том, что что делает зелье поистине волшебным, Ксандер получить успел. Но это… это было сложнейшее, с чем он сталкивался, на порядок труднее, чем все, что пока ему доводилось делать, и он чувствовал себя, будто собрался управлять фрегатом в одиночку, едва освоив рыбацкую лодку.

Но делать было нечего, и он жестко подавил сомнения. Получится. Как говорит его древняя наставница, не боги горшки обжигают. А здесь к его услугам – лучший депозитарий знаний во всей Европе, а то и мире, они проверили, изучили. Он сможет.

Когда пробило полночь, он бросил в вино вербену. Тут же начертанные вокруг котелка символы, в точности как было написано в старом кельтском трактате, которому он решил верить прежде прочих, поскольку по легенде его написала сама Бранвен, вспыхнули голубоватым огнем, искрящимся, как звезды.

Следующим должен был быть папоротник, на рассвете. Обдумывая свой замысел, он планировал пойти спать и вернуться в нужный час, но сейчас, проследив, как исчезает в темном вареве вербена, он вдруг понял, что уйти не может, не может даже отвести взгляд. Он словно бы нырнул и одновременно смотрел откуда-то сверху на полночное море, на мягкие волны прилива в тихую ночь. Ему было невероятно хорошо, как будто в крови бродило радостное волнение; каждую клеточку его тела наполняла сила – он мог бы свернуть горы! Последние сомнения исчезли в этом порыве. Он ощутил, как от немого восторга его глаза наполнили слезы – три капли даже скатились по щекам и упали, одна за другой, в маленькое подобие моря.

Раньше он бы испугался, не сделал ли чего-то не так, но сейчас он даже рассмеялся от счастья. Он не мог сделать ничего не так, он вообще был… замечательный. За всю свою жизнь Ксандер не помнил, чтобы так хорошо себя чувствовал в собственной шкуре,