Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

– Но наверняка тут тоже есть тонкости, – наконец сказал он, вспомнив лекцию ректора.

– Конечно, – согласился ван Гельмонт. – Целых две. Первая заключается в том, что это нельзя сделать намеренно. Вы наверняка подумали о том, что если бы все было так просто, любой бы нашел способ задержаться на этом свете, из раза в раз говоря смерти «нет», и это правда. Но ученый вовсе не говорит смерти «нет», просто «не сейчас». Про смерть нельзя забыть, но ее нельзя и бояться, а заодно – и придавать ей слишком большое значение. Это как еда и сон: вам же случалось забыть про них, если вас что-то очень захватывало? Так и тут. Но это же не подделаешь: если вы скажете себе «забудь», вы только больше будете думать о том, что решили забыть, правда?

Ксандер кивнул.

– А вторая?

– А вторая – в том, что это невозможно делать… в миру. Подумайте сами: если у вас есть семья, друзья, да просто люди, подвластные смерти в куда большей степени, и которых вы в какой-то момент начинаете хоронить, вы становитесь чутки к течению времени, стареете, сами ждете смерти. Думаю, поэтому во все века считалось, что мудрец рано или поздно должен уйти в уединение – ну или в сообщество себе подобных, как наша Академия.

Ксандер кивнул еще раз.

– А вот нигромантия и тому подобное, – сурово добавил ван Гельмонт, – это совсем другое дело! Вот это истинное неуважение, даже презрение и при этом страх перед смертью, это желание получить власть над тем, что человеку должно быть неподвластно. Там тоже можно купить себе долгую, очень даже долгую жизнь, но покупается она совсем не истиной, а куда более грязными методами, о которых упаси вас все силы мира узнать!

– Точно, – прошептал Ксандер, только тут осознав, что прижимает к груди заветные свитки как родные. – Спасибо, минхеер профессор.

– Читайте, – тут же смягчился тот, – и приходите. Обсудим ваши соображения.

В тот вечер Ксандер послушно развернул свиток с именем Иоанна Грамматика и вскоре забыл и про то, что так и не попросил цветы папоротника, и про сам их замысел. Великий еретик и софист писал этот труд уже здесь, в Академии, умудренный столетиями опытов и изысканий, но слог его звучал молодо: энергичный, стройный и в то же время выверенный и безупречно логичный, он читался легко, будто рядом вживую стоял умный и несколько саркастичный собеседник. Самообладание изменяло Иоанну только тогда, когда он писал о своей любимой науке, алхимии, его строки становились страстны и даже поэтичны:

«…поистине ошибаются те, кто останавливается на пути, видя одно материальное и отбрасывая слово и образ, как ненужный сор; ибо трансмутация веществ – это лишь часть и подобие той науки, что изучает метаморфозы и материи, и чувств, и мыслей, и даже сфер небесных…»

– Сандер же!

Ксандер вскинул голову и сморгнул, будто просыпаясь, – впрочем, ему и в самом деле казалось, что он только что спал, или, что вернее, плыл в глубинах пока еще неизведанных вод, и вот вынырнул в ответ на голос, звавший его сквозь толщу воды уже не раз и не два, как он теперь смутно припоминал.

– Что это ты читаешь?

Ксандер осторожно свернул свиток и отвернул начало. Адриано прочел имя, беззвучно шевельнув губами, и дернул плечом – ему оно явно ничего не говорило.

– Ван Гельмонт дал?

Ксандер кивнул.

– Для этого вашего задания?

– Не совсем, – признался Ксандер.

Сейчас, после прочтения выкладок Иоанна, ему подумалось, что впрямую просить что-то у ван Гельмонта будет бесполезно, и даже удачно, что он этого не успел: что бы там ни было с алхимией, простую химию профессор тоже знал и наверняка бы понял, что к чему. С другой стороны, где было взять чертов папоротник? Да и брионию, если на то пошло?

Он достал из кармана листочек и бережно его разгладил, изучая свой набросок брионии, но как бы он в него ни всматривался, вспомнить, где он его видел и видел ли вообще, ему не удавалось. Увлеченный этим процессом до рези в глазах, он краем уха услышал, как кто-то тихонько стучится в дверь, а потом – как дверь открывается.

– Извини, – сказал из-за его спины негромкий голос Одили, – я брата искала. Опять куда-то умчался?

Ксандер оглянулся и понял, что пока он медитировал на брионию, Адриано и в самом деле куда-то выскользнул, но судя по тому, что ничего не сказал, вряд ли далеко.

– Сейчас вернется. Заходи.

– Постараюсь не мешать, – заверила она, глянув на набросок. – Чем занят, Ксандер Молчаливый? Бриония? Это для медицины?

– Ты ее знаешь? – удивился он, Одиль ему казалась достаточно далекой от дела излечения человеческих тел.

– Конечно, – жизнерадостно отозвалась она, осторожно беря в руки листочек, словно он был стеклянный. – Это же яд. Ну, среди прочего.

Ксандер замер. Перед его внутренним взором ярко встала картинка: вот Белла пьет им приготовленную дрянь, падает замертво, а его доставляют на суд Альба, скорый и милостивый – в том смысле, что к ожидающему его бесспорно аду его со всей милостью основательно подготовят. Хотя, если подумать, на одну псину в проклятой семье меньше…

– А ты откуда это знаешь?

– В моем роду, – бледные губы венецианки тронула легкая усмешка, – принято разбираться в ядах. Впрочем, это вообще небесполезное умение.

– И часто… пригождается?

– Учат же мальчиков фехтовать, – пожала плечами Одиль. – И как, часто пригождается?

– Нам с Адриано пригодилось, – заметил Ксандер.

– Здесь – да, а в жизни люди все-таки нечасто шпагами машут. А с ядами, – она опять чуть улыбнулась, – все наоборот: в Академии оно может и не пригодиться, а вот в жизни бывает всякое. В общем, у нас в семье так принято, на этот самый всякий случай. А ты, кстати, скольких собрался травить?

– Никого, – уверил он от всей души. – Мне нужно для дела.

Одиль и бровью не повела.

– Тогда могу поделиться, – сказала она так, будто он у нее кофе попросил. – У меня немного, но тебе и вовсе капли хватит.

Он посмотрел в глаза цвета речной воды, такие спокойные и невозмутимые, и решился.

– А цветы папоротника у тебя есть?

– Нету, – ответил вместо нее вернувшийся Адриано. – Да и зачем бы ей?

– И правда нет, – вздохнула Одиль. – Даже где берут, не знаю.

– Я знаю, – отозвался Ксандер, которого тоже очень тянуло вздохнуть. – Только проку от этого никакого.

Брат и сестра переглянулись.

– Излагай, – сказал Адриано, устраиваясь поудобнее.

Что было хорошо в парочке