Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

«Азовсталь» вообще закроют… Не нужно конкурентов. Вот раньше был мировой рынок алмазов, и у Советского Союза — тридцать процентов алмазов. А сейчас — ноль. Раньше наша сталь была в цене. А после войны производство не откроют.

— А мы деньгами возьмем, — весело сказал гость из столицы.

— Я же школьный учитель, Гришенька. Мне со школьными прописями легче. Ну помоги мне понять… Власть народа зависит от избранных представителей. Представители народа зависят от денег, которые получают из бюджета на нужды людей. А бюджет откуда берется?

— От лучшей промышленности мира! — сказал Грищенко.

— Развивают промышленность на деньги, которые получают от Федеральной резервной системы. Или уже не так? Я школьный учитель на пенсии. Помоги!

Грищенко пожал плечами. Происхождение денег его не интересовало.

Василий Богданович Сидур даже закрыл лицо руками, стараясь сосредоточиться.

— Вот нам дадут много денег, Гришенька. Их напечатает Федеральная резервная система. Эта система не принадлежит государству, не принадлежит народу. Это владение частных лиц. Но снабжает государственные банки деньгами. И нас тоже снабдят деньгами. Получается, что демократия зависит от частного капитала.

— Конспирология! — заметил Грищенко, отсекая пустые прения. — Россия стремится возродить империю, а цивилизованное человечество против этого. Вот и все.

— Так я понять хочу… Сидит тиран над картой, и его точит злоба: хочу иметь империю до края земли! Захвачу Пиренеи, покорю Амазонию! Это бессмысленно, Гришенька. Если он все захватит, ему придется свои деньги печатать. Но не сможет, потому что его деньги никто не возьмет. Значит, тиран — заложник цивилизации. Я запутался, Гришенька.

— Учитель, ваши прописи устарели.

— Запутался я, Гришенька. Президенты избраны демократическим путем. Президент страны отвечает за бюджет и выполнение социальных программ. Пенсионная система, строительство жилья, затраты на медицину… Я учил всех вас экономике… А если бы мне сказали: управляй микрорайоном! Или такой дырой, как Мариуполь? Я бы растерялся: денег нет. И стал бы рассуждать про экономические циклы. Но теперь говорят: напечатаем деньги. Я неуч, Гришенька, а ты меня зовешь лекции читать. В знаменитые университеты. Вам кто-то зарплату платит, Гришенька? На какие деньги в годину народных скорбей ты, Гришенька, свои панталоны прикупил?

— Ваш отец бы расстроился, — горько сказал Грищенко. — И мне слушать вас стыдно. Вам бы в пропагандисты к Путину пойти. Там хорошо платят. А я жизнью рискую!

— Чьей? — спросил школьный учитель.

— Своей! — сказал лимонный комиссар.

— Это пожалуйста, Гришенька. Жизнь твоя, можете рисковать, — учитель постоянно сбивался с «ты» на «вы», слишком значительна была личность посетителя. — И моей жизнью тоже рискуй. И жизнями тех, кого заселили на мариупольский завод, чтобы оттуда стрелять, тоже рискуйте. Но ведь народу-то сколько в Мариуполе. Неужели всеми можно рисковать? Вот моего старшего сына уже убили. Горе у меня, Гришенька.

Комиссар подумал, что совершил ошибку, не расспросив о семье учителя. Надо было построить разговор иначе. Следовало сначала узнать, есть ли у школьного учителя дети. Досадно, что не спросил.

Грищенко выдержал скорбную паузу.

— Хотя бы вы сами можете уехать.

— Как же я от своих братьев уеду? Я свой народ люблю. И украинцев, и русских. Любовь нельзя строить на ненависти к другим людям.

— Германские нацисты — не братья евреям. Я объясню вам, Василий Богданович, что такое настоящее братство. Ваш сын погиб за Украину, но мы за него отомстим. Братство — это когда парни, бойцы «Азова», стоят плечом к плечу и готовы зубами рвать оккупантов и убийц. Этих тварей. Этих нелюдей.

— А, ну тогда конечно, — печально сказал учитель. — Тогда все хорошо.

И, продолжая думать об экономике, он сказал:

— Пенсия маленькая. Книги выручают, книги теперь дорогие… — школьный учитель указал на пустые книжные шкафы, где прежде стояли и Шумпетер, и Хайек, и Кейнс, и Смит, и либералы вроде Спенсера и Милля, и Карл Поппер, который был некогда его кумиром. — Все распродал, пока покупали. Просить не привык. Эмиграция унизительна. Счастливчиков мало.

— Отчего же мало, — возразил Грищенко, который любил прокатиться в Европу.

— Чужую семью на себя не примеришь. А без своей семьи скверно. Приживалы спиваются и жиреют… — уже сказав, учитель сообразил, что его гость как раз мужчина упитанный и может принять на свой счет. Чтобы увести разговор в другое русло, экономист сказал:

— И вообще, одиноко. Плохо, что не существует братства эмигрантов. Говорят, есть клубы знакомств для стариков, если старик хочет жениться. Почему нет братства эмигрантов? Братство ненужных людей.

— Не все судьбы плачевны, — назидательно сказал Грищенко. — Вот, например, писатель Зыков процветает на Западе.

— Приезжал в Мариуполь с лекциями, значительный человек. Гришенька, ведь и мне тоже придется говорить такое, чтобы тем, кто меня пригласил, понравилось. Рыночная экономика, демократия, свобода…

— Вы нас сами этому учили. — Грищенко ласково поглядел на старика, несвойственная комиссару забота заставила его смягчить голос. — Помните, как вы тайком от директора нам рассказывали про Шумпетера? Вы меня всему и научили! Мы вас в Оксфорд устроим. — Это было чистой фантазией, Грищенко упомянул Оксфорд, желая ободрить старика.

— В Оксфорде настоящие ученые. А я пень деревенский.

— Вы, конечно, отстали от жизни, Василий Богданович. Реальность отличается от мечты вашего отца и от ваших надежд. — Ни с кем Григорий Грищенко не говорил еще так ласково. — Мы придумаем что-нибудь! А что касается эмиграции, так вам и сейчас одиноко.

— Это верно.

— Украинцам сегодня везде рады. Мы же не цыгане. Защищаем Европу от варваров!

«Украина будет донором безопасности», — сказал Зеленский. Что значит слово «донор», недоумевал школьный учитель. Украина будет отдавать свою кровь. Наивная детская мысль колотилась в мозгах школьного учителя. Уж если неизбежно нужно решить судьбы цивилизации и мировой экономики, то почему надо решать именно здесь, в Мариуполе? Если надо оборонять Бреттон-Вудскую систему от золотого стандарта, если надо пролить кровь за рыночную экономику, то почему именно кровь его семьи? Разве нельзя делать, как прежде делали: вывести войска в открытое поле, пусть там солдаты и сражаются? Вот эти пусть за Бреттон-Вудскую систему, а эти — за что-то там свое. Те, что справа, — за сланцевую нефть, а их оппоненты — за природный газ. Но пусть дерутся в поле, не трогая городов. Нельзя так?

И растерянно учитель сказал:

— Гришенька, вот вы человек влиятельный, большой человек. Вы не можете там как-то повлиять? В большом городе кому-то подсказать. Ведь есть же у Путина какая-то совесть.

— Нет у него ни души, ни совести.

— Хоть что-то на этом месте шевелится. Вы бы извергу намекнули, через своих агентов… Ну, есть же у вас агенты… шпионы всякие… намекните ему, что мы свои войска выведем в чистое поле, не надо Мариуполь штурмовать. Если он такой выродок, вы ему подскажите.

— В поле нас перебьют. Нет у нас авиации.

— Может быть, жребий бросить: кто выиграл? Или еще как-то.