Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

Россия еще не рассыпалась в прах и некоторые люди еще продолжали говорить по-русски, то лишь чудом.

Диана Фишман, ответственный секретарь «Эмнести Интернешнл», высоко ценила труд Клары Куркулис.

— Клара умеет затронуть самую суть проблемы. Вопрос — в воспитании гражданского сознания. Со мной сотрудничает сестра Клары, — благосклонно заметила госпожа Фишман. — Сестры давно и последовательно борются против империи.

Тот факт, что Роман Кириллович был отнюдь не противником Российской империи, но, напротив, считал имперскую стать России необходимостью для входа в мировую цивилизацию, — этот факт нисколько не интересовал ни автора колонки, ни собственника газеты; да, собственно, взглядами узника вообще никто не интересовался. Важно было то, что арест Романа Кирилловича Рихтера стал тревожным сигналом, «третьим звонком к началу погрома», как образно выразилась Клара Куркулис.

И пока Роман Кириллович находился в следственном изоляторе, светлые умы города размышляли, как спасти ученого — и, в его лице, российскую оппозицию империи. Горевали, но умеренно — привыкли к потерям.

Обсудить надо, но без спешки; назначили совет в ресторане.

Особенность, даже пикантность ситуации предвоенной столицы состояла в том, что «патриоты» и «либералы» (непримиримые идеологические противники) часто были друзьями в быту, вместе проводили каникулярное время на Кипре или на Сардинии, более того, окармливались из одного источника. Человека, не посвященного в тонкости бизнеса, это могло удивить, но люди осведомленные понимали, что данное обстоятельство скорее удобно: в случае беды не надо далеко ходить — твой противник тебя же и выручит. Присутствовали: издатель Плескунов, редактор недавно запрещенной газеты «Будем!» Шелепухин, а также ведущий оппозиционной программы «Сумерки империи» (финансируемой государственным концерном «Газпром») писатель Зыков — все они собрались в грузинском ресторане «У мамы Зои», чтобы выработать план спасения Романа Кирилловича. Пригласили и адвоката Басистова (совет законника необходим), и куратора музея современного искусства Казило (обокрали именно его ведомство). Прибыл на встречу оппозиционер Тохтамышев, только что вернувшийся из Оксфорда. Тохтамышев пришел со своим коллегой по Камберленд-колледжу, а ныне депутатом Государственной думы — господином Прокрустовым. Здесь же присутствовала и госпожа Фишман. Одним словом, люди диаметрально противоположных убеждений, но связанные профессиональными интересами и дружеской симпатией. Так часто бывает.

Ждали редактора «Радио Свобода» Владика Цепеша, но того отвлекла театральная премьера в Праге. Ко времени суда он непременно подъедет, как заверил присутствующих Прокрустов. Обычно депутат Государственной думы вместе с Цепешем посещал премьеры, но предвоенная обстановка меняет график.

— Дело идет к открытой войне, господа! Выпьем же за славу русского ржавого оружия, — гудел Зыков и дрожал от саркастического хохота.

Хозяйка грузинского заведения расставляла закуски. Не high table в Оксфорде и уж тем паче не застолье патриотов-олигархов в «Порфире», но весьма недурно кормят «У мамы Зои».

Басистов поднял палец, обращаясь к госпоже Фишман:

— Прошу учесть, внимание Запада скорее нежелательно. Россия позиционирует свою особенность по отношению к западному законодательству.

— Как понять? Здесь права у человека, что ли, иные? А как же Страсбург? Гаага? Мы еще его к суду притянем! — ну, этого, который все затеял! — ну, главного! — мы его самого в Гаагу! — ха-ха, боюсь, у вас ничего не получится! — собрание волновалось, кушало, и лобио исчезало с тарелок.

Литератор Зыков гудел, гудел, как далекая электричка:

— Россия совершила самоубийство! Мы сегодня поминаем покойную державу!

Факт смерти Российской державы был очевиден всем, даже депутату Государственной думы. Поскольку на поминках принято закусывать, то питались обильно. Меж переменами блюд обсуждали спасение старого ученого — борца с автократией.

Прежде всего поинтересовались, а не может ли музей отозвать иск. Присутствующие были уверены, что руководству музея ничего не стоит пересмотреть бюджет, обнаружить деньги, считавшиеся похищенными (ну, мало ли, как бывает: завалились за подкладку или были истрачены на закупку канцелярских принадлежностей). Казило отмел данную возможность: деньги утеряны безвозвратно.

— Допустим, бухгалтерию музея взломали хакеры, — высказался Прокрустов. — Вывели деньги на Антигуа. Так часто делают. — Всем известно, что взламывают счета — скажем, из Министерства обороны деньги пропадают. А из государственной корпорации по нанотехнологиям исчезли миллиарды.

— Неужели — миллиарды?

— Долларов? — поинтересовался Тохтамышев.

— Да уж не тенге. Уверяю вас, не тенге. И ничего: сошло с рук, никто не арестован.

Зыков захохотал, затрепетал, как холодец, его живот: слово «тенге» насмешило литератора. И в самом деле, мы все о долларах думаем, а ведь и тенге имеются.

— Развалить дело ничего не стоит. Судье занести сколько требуется тенге, — предложил тучный Зыков.

Поскольку Зыков плотно общался с государственной корпорацией «Газпром», то был осведомлен о размерах выплат, бонусов, премий и «серых зарплат», что раздают в коричневых конвертах. Знал, как серьезные дела делают. Сотрапезники покивали.

Лишь скептик Шелепухин, потерявший свою газету и веру в человечность, отмахнулся от плана дать взятку и высказался за организацию побега.

Возможно, звучит излишне романтически, в монте-кристовском духе, однако времена настали брутальные, «гибельные времена» (как выразилась в своей колонке Клара Куркулис), и решения требовались отчаянные.

— Подкоп? — осведомился Зыков саркастически.

— Вы шутите? — Плескунов изумился. — Чем копать?

— Подкоп не нужен. Инсценировать инфаркт. Роман Кириллович — человек пожилой, сердце шалит. Переведут в больницу. Из тюремной больницы часто бегут.

— Сюжет в кино подглядели? — адвокат Басистов поморщился. — Ну какой побег, какие больницы, какие взятки? Бежать невозможно и некуда бежать. В багажнике автомобиля везти профессора в Грузию? Профессор задохнется, а если выживет, так в Грузии найдут. И «развалить дело», — поклон в сторону Зыкова, — невозможно. Если в следственном комитете не сочли возможным «домашний арест», но оформили задержание до суда, то существует всего два пути.

— Какие же?

И все присутствующие испытали привычное напряжение совести.

Совесть следует тренировать ежедневно, упражняться на митингах и в коллективных письмах протеста, в доносах на инакомыслящих внутри своей партийной ячейки. Совесть всегда готова к борьбе.

— Первый, самый простой способ, — объяснял Басистов, — переквалифицировать дело. Изменить статью на более легкую: не растрата, но халатность. Сейчас Роману Кирилловичу грозит двенадцать лет. В его возрасте… сами понимаете. Но если статью изменить, тогда год или полтора, которые длится следствие, зачтут как отбытое наказание — и выпустят Романа Кирилловича на свободу прямо в зале суда.

— Полтора года! — вскричал Плескунов. — Профессора уморят за полтора года!

— Второй вариант сложнее. Влиять на следствие через прокуратуру. Главный прокурор может счесть улики недостаточными для предъявления обвинения.

— Это подходит, — сказал Плескунов.

— Вопрос в том, сколько возьмет прокурор, — сказал практичный Зыков. И все покивали: в конце концов, всё упирается в финансы.

— Вопрос о деньгах не стоял и стоять не может. — Басистов решительно отмел возможность взятки. — Я представляю закон. То, что вы предлагаете, господа, даже не ребячество — неуважение к законам государства.

Многие возмутились адвокатскому цинизму. Понятно, что господин Басистов — лицо официальное; по должности обязан делать вид, что