Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

в ученика мечту и желание перемен. Только теперь стало понятно, почему учитель был таким. Грищенко узнал причину вольнодумства школьного учителя сравнительно недавно.

Василь Сидур сегодня известен как сын легендарного Богдана Сидура, а для всякого украинца жизнь Богдана Сидура — урок сопротивления. Тогда, в те брежневские годы, Василий Богданович должен был молчать о судьбе отца, а держали в школе его из милости. Нынче портреты Сидура украшали улицы Украины. Вот и на проспекте Металлургов, на торце дома, где жил учитель, поместили плакат с портретом его отца. Портрет был гигантский, ветер шевелил полотнище, ветер морщил лоб покойного диссидента, надувал и сдувал его щеки. Подойдя к дому Сидура, гость города задержался у плаката и сфотографировался на фоне лица великого мученика. На плакате у Богдана Сидура было злое, беспощадное лицо. Сын героя, Василий Богданович Сидур, запомнил отца незлобивым человеком. Всякий раз, встречаясь глазами с отцом, нарисованным на плакате, учитель отворачивался.

— Когда вы нас учили, Василий Богданович, я и не знал, чей вы сын, — благосклонный киевлянин выдержал поток растерянных приветствий старичка, проявил преувеличенную почтительность к своему школьному преподавателю, постарался смягчить барственно повелительный баритон. Григорий Грищенко не стал распространяться о своих регалиях, и без того было ясно, что он персона значительная. Он отклонил попытку напоить себя чаем. — Времени в обрез, Василий Богданович. Я здесь проездом, выступал перед бойцами на заводе. К вам — по спешному делу.

Сыну знаменитого украинского диссидента Богдана Сидура, погибшего в советском лагере, столичный гость сообщил: скоро в Мариуполе начнется бойня — следует бежать, пока в город не вошли оккупационные русские войска.

— Полагаете, вас пощадят, Василий Богданович? За одну только фамилию — расстреляют.

— Куда мне ехать? — растерянно сказал учитель. — Здесь мой дом. Здесь память отца чтут. Вы портрет видали?

— Пока чтут. А в Донецке русские сепаратисты мемориальную доску, установленную в честь вашего батюшки, разбили.

— Варвары всегда найдутся. Мы русские памятники тоже сносим. Пушкина вот недавно сломали. Зря это делают. Спасибо… вам… тебе… не знаю, как к вам теперь обращаться. Спасибо тебе, Гришенька. Мне здесь очень хорошо. Чаю точно не хочешь? С пряниками.

Выслушав реплику патриота Мариуполя, гость квартиры на проспекте Металлургов поглядел в окно и не поверил сказанному. Хорошо в Мариуполе? Ну, знаете ли… Мариуполь произвел на гостя безотрадное, гнетущее впечатление. Сам гость приехал из Киева, города весьма веселого и задорного, города пенно-богатого, в котором денежная масса взбивалась в пену, словно мыло под кисточкой для бритья. Деньги были везде, и даже правительство Киева располагалось на Банковой улице. Взбитую денежную пену за день соскабливали со щеки города: пропивали в ресторанах, тратили на проституток, растаскивали по номерным швейцарским счетам. Но назавтра поступало новое мыло и деньги взбивали в пену заново: кутили, балагурили. Деньги приходили в Киев отовсюду, каждая цивилизованная страна считала своим долгом помочь молодой и страдающей демократии Украины; киевские рестораны не уступали московским, а киевские щеголи были бесшабашнее плейбоев Первопрестольной. Предвоенное время всегда отмечено лихорадочным весельем, это состояние сравнивают с возбужденным праздником в кабаре. Атмосфера карнавала в предвоенные дни казалась естественной — тем паче что вскоре ждали долгого поста. Вот еще сегодня мы спляшем, сегодня мы отменно покушаем, а завтра кошек жрать будем, а потом по нам жахнут бомбой! Впрочем, после аннексии Крыма все говорили, что война уже идет, и обстановку именовали не «предвоенной», а «военной». И впрямь, на Донбассе постоянно стреляли в людей — тщательно целились, попадали, убивали. Но то были незначительные потери, упоминать о жертвах Донбасса было неприлично. И что такое десяток убитых, когда на кону цивилизация! Ждали куда большего — и в ожидании массового забоя населения веселились; а Киев жирел и пух.

Мариуполь был иным; не то чтобы в Мариуполе не было денег — водились деньги, и притом деньги немалые! Но выглядел город безрадостно, потому что деньги из него выкачивали, а не вливали, как в Киев. К тому же на здешних домах остались следы от пуль. В четырнадцатом году город пытались взять русские сепаратисты, но были отброшены украинским батальоном «Азов». Следы боев четырнадцатого года никто не убрал — блочные дома, начиная с тех, что кривятся в поселке Широкое, сплошь были со щербинами от пуль. Проспект Металлургов располагался в центре и являлся по всем статьям приличным местом, но и здесь спокойствия не было. Тоскливо было на проспекте Металлургов, словно и не шумит здесь предвоенная фиеста.

— Тогда в Киев перебирайтесь. Но лучше — в Париж.

Учитель выслушал с апатичным, покорным судьбе выражением лица. Гость попробовал оживить сонное сознание.

— Не тому вы нас учили, Василий Богданович! Вы нас учили дерзать, искать лучшего. Считаю своей миссией вас спасти. Русские вам голову разобьют.

Василь Богданович помнил, как забирали отца. При Брежневе уже не присылали черный воронок по ночам; приходили днем, приглашали соседей в свидетели: милые люди, которых ежедневно встречал в подъезде, охотно откликались, с интересом наблюдали, как крутят руки жильцу с верхнего этажа.

— Ну, двигай, что ли, на выход, — сказал тот, кто пришел за его отцом.

Отец сжал руку сыну, потом поцеловал жену. Пожатие отцовской руки сын запомнил. Отца увели, больше отца никогда не видел.

Гость квартиры на проспекте Металлургов напомнил, как все было, живо описал арест, словно сам при аресте присутствовал; в заключение сказал:

— Со дня на день ждут вторжения.

— Куда вторжение? В южный город Мариуполь? Опомнитесь!

Школьный учитель и сам понимал, что Мариуполь эпитета «южный город» не заслуживает. Сегодня, когда западному телезрителю рассказывают о бомбежках Мариуполя, немец или англичанин воображают себе курортный рай вроде Сан-Тропеза, уничтоженный карательными войсками Путина. Воображение рисует картины: воют сирены над пляжами и снаряды утюжат песчаное побережье с шезлонгами. Это фальшивая картина; город убили задолго до бомбежки. Причем убивали долго и последовательно, спасти ландшафт могла только ковровая бомбардировка.

Некогда вальяжный парковый Мариуполь давно превратился в придаток гигантского завода «Азовсталь», отстроенного при Сталине на краю Азовского моря; Мариуполь был крупнейшим металлургическим центром Советской России. Каждый год завод присваивал себе новый район. Строили так, чтобы ядерный взрыв не остановил производство стали: готовились к большой войне семьдесят лет подряд, уходили на сотни метров в землю, убивая вокруг природу. Вода в Азовском море стала желтая, мутная и гнилая, в море сливали отходы, всю мерзость производства. Зато металлургия цвела и благоухала слаще сирени. Завод разросся до того, что заслонил море. Сегодня винили в бедах города советскую власть и Россию — и верно: все предприятия Украины были построены еще при советской власти. Впрочем, пользовалась советскими предприятиями теперь свободная Украина. Необъятных размеров завод «Азовсталь», что загромождал вид на море —