Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

— Объяснитесь. — Загадок Бруно Пировалли не любил. — Гражданская война свидетельствует о гибели народа.

— Неужели сами не видите?

Как им объяснить? Процесс понимания возможен только через полное непонимание. Им, к сожалению, сейчас все ясно — и понимание не наступит никогда. Когда абсолютно всем ясна истина, это значит, что все видят поверхность вещи.

Как человек осознает любовь? В момент восторга? Нет. Только когда он любовь предает, когда человек разменивает любовь на дрянь, он неожиданно видит любовь цельной и великой. Так приходит понимание того, что есть любовь и что есть не-любовь. Вот флорентиец осознал любовь только через утрату. То чувство, которое казалось ему куртуазным и поэтическим, после смерти Беатриче стало суровым и величественным. Когда осознается размер потери, тогда становится понятно явление. Я не понимал, что значит для меня отец, пока отца не стало. Я не понимал, что такое семья, пока семью не потерял. Я не понимал, что значит Россия, пока все мне не сказали, что России больше нет.

— Русская культура не распадается, напротив; что за ерунда, — сказав так, Рихтер почувствовал на себе неодобрительные взгляды. Однако повторил: — Русская культура не распалась и во время той гражданской войны, что прошла сто лет назад. Я понял вдруг. Только что.

Рихтер осмотрел своих попутчиков (Лигу Наций), словно извиняясь за то, что сообщает очевидные вещи.

— Все обстоит прямо наоборот. Форма была потеряна — ну, как в двадцатые годы прошлого века. Русская культура время от времени утрачивает свои характеристики. Это временное явление. Затем культура собирается вновь. Помните, когда ртутный градусник разобьешь, шарики ртути сбегаются все вместе? Помните?

Соня Куркулис кивнула, радостно улыбнулась; она относилась ко всем своим попутчикам (кроме пугающего анархиста) с симпатией. Рихтера уважала.

— Однако, Марк Кириллович, одно дело градусник и ртуть — и совсем иное дело сталинские лагеря! Красный террор… Цвет нации… — и Соня сказала еще раз то, что говорят в таких случаях все. И справедливо говорят.

— Соня, вы правы. Во время революции и особенно во время Гражданской войны в России убили культуру. Но ведь культура воскресла, никуда не делась.

— Как так? — признать, что большинство ошибается, Бруно не мог. — Имеются очевидные вещи. Тоталитаризм. Демократия.

— Красные! Белые! Лагеря! Сталин! — Соня Куркулис тоже усомнилась. Авторитет Рихтера был поколеблен. Видимо, сказывается русское происхождение.

Марк Рихтер сидел между анархистом Кристофом и польской монахиней. Напротив — Соня, Бруно и Алистер Балтимор. Жанны он не видел, но чувствовал запах духов. Рихтер заговорил чуть громче. Ему казалось важным: пусть поймут — ведь мы все заблуждаемся!

— Мы все, — сказал Рихтер, — приучены школьным образованием: истина — это то, что знают все. Но крайне редко истина рождается из понимания. Истина рождается от непонимания общего понимания. Вспомните, Бруно, — обратился Рихтер к ученому ворону, и Бруно ответил лучезарной улыбкой, — вспомните: в тридцатые годы все были убеждены в мудрости Муссолини. Ошибались или нет? Вспомните, Соня, — обратился Рихтер к девушке Куркулис, и Соня смущенно улыбнулась, — вспомните: ваши бабушки верили Сталину. Верующих всегда большинство. Сестра Малгожата подтвердит, что в Средние века вера была всеобщей. Но сегодня все наоборот: сейчас все поголовно ненавидят Сталина и Муссолини и большинство — атеисты. Мы и раньше, и сейчас все думаем одинаково. Кажется, что общество изменилось! Однако не изменилось главное: хотя мы однажды поняли, что думать одинаково — плохо, и тем не менее все думаем одинаково. Вы уверены, что мы не ошибаемся?

— Мы научены горьким опытом, — сказала скорбная Соня Куркулис. — Второй раз не допустим тирании!

— Разве общее понимание — не тирания? Понимание и открытие разрушают коллективное сознание. Уважаемый профессор, — это был вопрос к Бруно, — объясните нам, чем директивная интерпретация фашизма отличается от реальности фашизма.

Итальянец отмахнулся: не время для дебатов!

Марк Рихтер продолжал:

— Существует понимание Гражданской войны прошлого века как гибели нации и культуры. Я утверждаю обратное: именно война красных и белых выстроила полюса и смысл русской культуры. Гражданская война подвела итог спорам западников и славянофилов, суммировала их. Так точно было и в Англии семнадцатого века. Так было во время Гражданской войны в Испании. Так было безусловно в Америке. Гражданская война не разрушила американскую нацию, напротив, Гражданская война Америку создала. Две партии до сих пор олицетворяют Север и Юг. Во Франции Вандея и монтаньяры не разделили нацию, нет! Этим противостоянием культура Франции и создавалась. Чередование империи и республики во французской политической системе — и противоречивый альянс в «президентской республике де Голля» — это и есть результат гражданской войны Вандеи и Конвента. Так сформировалась французская нация. Сто лет назад Врангель и Фрунзе не разорвали русскую нацию надвое, наоборот, именно на Гражданской войне они нацию и создали. На Перекопе, в Крыму, русская нация и кристаллизовалась. Русская культура сороковых и шестидесятых годов — следствие гражданской войны. Россия приобрела эту культуру на Перекопе. Татарское иго не подавило русскую культуру, оно русскую культуру отшлифовало в противостоянии княжеств.

Профессор-расстрига помолчал и добавил строку из неизвестного соседям поэта:

— Наш путь стрелой татарской древней воли пронзил нам грудь.

— Кому грудь пронзили? — поинтересовался перламутровый торговец авангардом.

— России, — деликатно пояснил Рихтер.

— I see, — англичанин расстроился.

— И вот что я утверждаю, — сказал Рихтер. — Русская культура через эту войну пройдет и осознает себя заново.

Соня ахнула.

— Сейчас? Когда горят украинские села?

— Да, именно так. Сейчас рождается заново русская нация. А села горят. Горят. Разве вы не знаете, что Воскресение начинается с пустой гробницы?

— Ваша мысль от меня постоянно ускользает, — сказал снисходительный Алистер Балтимор. — Не вполне могу соотнести пустую гробницу с войной на Украине.

— А я могу, — и сестра Малгожата заговорила в первый раз. До сих пор отвечала на вопросы односложно. — Была в Донецке с гуманитарной миссией. Видела женщин-украинок, которые сошли с ума. Видела разоренные кладбища. Танки ехали по кладбищу и выворачивали гробы. Это было девять лет назад. Когда русские вошли в Донецк и Луганск. Там мирно жили. Русские пришли освобождать.

— Русские всегда жили в Донецке и в Луганске. Там русский язык хотели запретить, — каркнул Кристоф Гроб.

— Лучше уж без русского языка, чем без рук и ног. Лучше, когда у тебя дом есть, дочка твоя в школу ходит. А без русского языка обойтись можно.

— А гордость? А достоинство гражданина? — спросил Кристоф. — Традиции вековые?

— Не надо достоинства, когда деточки у тебя живые.

Монахиня в эти минуты была похожа на Марию, жену Рихтера.

И Рихтер спросил:

— Сестра Малгожата, вы давно в монастырь ушли?

Сестра Малгожата не повернулась в его сторону и не ответила.

И Рихтер подумал: она детей потеряла, ушла в монастырь. Ее дом сожгли. Нет, невозможно. Она же полячка. Наверное, ездила в Донецк с гуманитарной миссией.

— Вы долго