Секрет нашего успеха. Как культура движет эволюцией человека, одомашнивает наш вид и делает нас умнее - Джозеф Хенрик

Коротко говоря, чтобы выжить в мире, где правят социальные законы, поддерживаемые третьими сторонами и репутациями, мы стали прирожденными специалистами по усвоению норм с просоциальным уклоном, по следованию нормам путем интернализации важнейших мотиваций, по выявлению нарушителей норм и по управлению репутацией. Это довольно сильно отличает нас от остальных биологических видов.

Как нормы создают этнические стереотипы

Если группа шимпанзе натыкается на одиночку из соседней группы, тут же следует вспышка враждебности, и на чужака обрушивается лавина уханья и лая. Если группа достаточно велика, на незадачливого путника, скорее всего, нападут и могут убить. В человеческих сообществах, даже самых маленьких, ведут себя совсем не так, как в популяциях шимпанзе, поскольку местные группы, будь то охотничьи отряды, деревни или отдельные домохозяйства, входят в более крупные племена или по крайней мере в размытые племенные сети. Члены одного племени (или одной этнической группы) говорят на одном и том же диалекте или языке и нередко обладают многими другими очевидными приметами принадлежности к своему сообществу — это и одежда, и приветствия, и жесты, и ритуалы, и прически. Менее очевидно, что у соплеменников обычно общий набор социальных норм, верований и мировоззренческих черт, на которых строится их жизнь и которые позволяют им предсказывать поступки друг друга, координировать свои действия и сотрудничать[303].

Дело не в том, что люди так уж приветливы и в целом по-дружески относятся к чужакам. Во многих человеческих сообществах в прошлом и настоящем одиноким путникам нередко приходится спасаться бегством, встретив большую группу чужаков, как, например, случалось у инуитов, о чем я уже упоминал. Среди малых сообществ такое часто происходит на границах языков или когда местные сообщества воюют друг с другом. Однако не редкость, когда в пределах племенной сети, в которую часто входит так много людей, что все они никак не могут быть лично знакомы друг с другом, люди могут охотиться, собирать пищу, выращивать посевы, путешествовать и искать брачных партнеров в относительной безопасности. К чужаку, особенно если он знает нужные приветствия и носит на себе соответствующие символы, можно обратиться и определить, в каких общих сетях отношений вы состоите[304].

Племена или этнолингвистические группы, а также психология, которая позволяет нам лавировать в созданном ими социальном мире, скорее всего, возникли в ходе культурно-генетического коэволюционного процесса. Идея вот в чем: культурная эволюция порождает множество различных социальных норм, поэтому у разных групп складывается все более индивидуальный набор характерных практик и ожиданий по поводу явлений вроде брака, обмена, дележа и ритуалов. Затем естественный отбор, влияющий на гены, реагирует на этот мир, управляемый социальными нормами, и снабжает индивидов когнитивными способностями и мотивами, которые помогают им лучше ориентироваться и адаптивно учиться. Успех человека, выросшего в этом развивающемся ландшафте социальных норм, зависит, по крайней мере отчасти, от способности усваивать соответствующие социальные нормы своей собственной группы и предпочтительно взаимодействовать с теми, кто, скорее всего, разделяет эти нормы. Если обучающиеся усваивают социальные нормы, которые не соответствуют принятым в их группе, все кончится тем, что они нарушат местные нормы, испортят себе репутацию, будут наказаны и т. д. Даже если они как следует усвоят местные нормы, но потом им придется взаимодействовать с людьми из других групп с другими нормами, они рискуют вызвать неодобрение, напрасно потратить время или не справиться с координацией. Например, юноша и девушка из разных этнических групп могут полюбить друг друга и после нескольких лет романтических отношений обнаружить, что никогда не смогут пожениться, поскольку семья жениха ждет, что у невесты будет приданое, а семья невесты — что ее будут выкупать. Обе стороны ожидают, что им заплатят, и это серьезный деловой вопрос.

Однако социальные нормы опасны тем, что сплошь и рядом их не видно, пока не станет слишком поздно. Многие нормы настолько глубоко укоренились в нашем мировоззрении, что мы и представить себе не можем, что кто-то может думать иначе. Например, вы выйдете замуж за чудесного мужчину из Сомали — и много лет спустя узнаете, что по его настоянию вашей восьмилетней дочке во время поездки к его родственникам сделали ритуальное обрезание. Его решение не то чтобы соответствует вашим представлениям о добре и зле, но для вашего мужа и его матери иначе и быть не может: им глубоко отвратительна мысль, что у женщины может быть клитор. В этой части Африки, как и на Ближнем Востоке, женское обрезание — многовековая традиция, которая ассоциируется с целомудрием и плодовитостью. Родственники не могут взять в толк, что вас так расстроило.

Чтобы как-то решать проблему неочевидности социальных норм, естественный отбор воспользовался тем, что пути их культурной передачи нередко те же, что и у более очевидных маркеров — языка, диалекта, татуировок. Такими маркерами можно пользоваться как подсказкой, чтобы понять, (1) у кого учиться и (2) какова вероятность, что у потенциального партнера те же нормы, что и у вас[305]. Лучшие маркеры — те, которые трудно подделать. Причина, по которой следует предпочитать маркеры, трудно поддающиеся подделке, или сложные комбинации простых маркеров (например, одежда, жесты и манеры), очевидна: если маркер легко подделать, например, речь идет о броской шляпе, ее можно просто надеть, чтобы обмануть другого человека или манипулировать им. Скажем, практикующий на Манхэттене врач-нееврей вешает у входа в свою приемную мезузу, чтобы привлечь или сохранить как можно больше пациентов-евреев. Мезуза — это крошечный кусочек пергамента с несколькими словами из Торы, обычно в декоративном футлярчике. Ее принято прикреплять к дверному косяку у входа в дом. Подозреваю, многие евреи сразу замечают эти коробочки (моя жена уж точно замечает), а для большинства неевреев они практически невидимы. В противоположность чему-то вроде мезузы язык и диалект как маркеры гораздо лучше, поскольку говорить правильно и без акцента очень трудно, если ты не вырос в определенном месте или в определенной социальной группе. Это подсказывает, что язык или диалект могут служить главным критерием при решении, у кого учиться и с кем взаимодействовать, и главной подсказкой для прогнозирования поведения говорящего.

В главе 4 мы уже познакомились с данными, показывающими, что младенцы и маленькие дети предпочитают учиться пользоваться орудиями труда и перенимать пищевые предпочтения у тех, кто говорит с ними на одном языке или диалекте. Специалист по психологии развития Кэти Кинзлер с коллегами показали, что маленькие дети вообще предпочитают взаимодействовать с теми, кто говорит на их языке, особенно на их диалекте. Это проверено на разных популяциях, и эксперименты с детьми из