Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

этого следует потенциальная опасность для нашего нынешнего, демократического представления о государстве: государство в исключительном случае, о наличии которого оно заключает посредством своих органов, имеет право ограничивать наши свободы, чтобы обеспечить способ своего функционирования. Любая чрезвычайная ситуация в обществе — к ним относится и пандемия — может использоваться со стороны государства, чтобы расширить монополию государства на насилие и обеспечить себе долгосрочный контроль над формированием общественного мнения. В демократиях этим могут злоупотреблять для обеспечения и расширения власти правительственных партий, что особенно заметно происходит в Венгрии, где Орбан воспользовался удобным моментом, чтобы обеспечить себе возможности долгосрочного господства. Он правит с помощью закона о чрезвычайном положении без контроля со стороны парламента.

Таким образом, от морального познания политических акторов и граждан зависит, сохранится ли либеральная демократия и как. Наша демократия до сих пор во времена коронавируса очень хорошо себя зарекомендовала, что привело к росту доверия граждан к избранным ими представителям.

Совершенно оправданный вирусологический императив — защитить нас всех и уберечь нашу систему здравоохранения от худшего — не должен, однако, приводить к игнорированию других моделей. Когда мы, например, игнорируем критический анализ государственных действий, за который, допустим, отвечают СМИ, университеты или аналитические центры, мы скрываем неморальные и моральные факты, которые в равной мере нужно учитывать, если мы хотим справиться с кризисом коронавируса. Если сейчас под маской вирусологического императива шаг за шагом распространится тонкий, но тем не менее тоталитарный надзорный режим (как показывает пример Китая), коронавирус сотрясет либеральную демократию и ее основывающуюся на Просвещении систему ценностей. Это приведет к фатальному моральному регрессу.

Однако из политологических моделей чрезвычайного положения не следует, что мы действительно проходим через самоустранение демократии. Как в случае любой модели, последствия развиваются при гипотетических условиях: если бы долгое время имели силу одни лишь правила чрезвычайного положения, которое изучали такие политические теоретики, как Томас Гоббс, Карл Шмитт, Жак Деррида и Джорджо Агамбен, это шаг за шагом привело бы к самоустранению фундамента демократического правового государства [240]. По аналогии верно следующее: если вирус распространяется так, как это описывают компьютерные симуляции, мы столкнемся с определенной заболеваемостью. Но действительность — это не роман-антиутопия, в котором чрезвычайное положение подчиняет всех людей смене режима (как полагают теоретики заговора), а мы, как индивиды, и исторические акторы, не ведем себя так, как это описывает компьютерная симуляция (как полагают многие вирусологи).

Когда мы сверяемся только с моделями одного типа, то есть с приспособленными для открытия и исследования естественно-научно устанавливаемых фактов, но игнорируем иные модели, растет вероятность того, что факты, устанавливаемые нефизически, тем самым начинают развиваться в неблагоприятную для нас сторону. Так программируется моральный регресс, который протекает под личиной слишком одностороннего — поскольку мотивированного лишь естественными науками — морального прогресса.

Ни моральный прогресс, ни моральный регресс не идут автоматически. Тому есть решающая причина: морально весомые решения принимаются живыми существами с сознанием, пример которым люди. Как живое существо, наделенное сознанием, мы автоматически не поступаем ни правильно, ни неправильно, ни хорошо, ни плохо. Даже если попытаться по возможности всегда поступать правильно в моральном плане и вести в этом смысле благую жизнь, в неморальных и моральных фактах можно заблуждаться и в итоге выносить ошибочные моральные суждения. История пишется людьми, она — проявление наших сложных свободных решений, а равно и многосторонних социальных систем, привычек и биологических аспектов человеческой жизни.

Именно поэтому морально надлежит рассматривать очень сложную в моральном плане ситуацию, такую как пандемию коронавируса, с разнообразных точек зрения, так как действительность, к которой относятся и наши решения, никогда не развивается монокаузально; она не соответствует циклу одной-единственной программы, который можно инсценировать с помощью подходящих компьютерных симуляций. Мы никогда не можем предсказать действительность хотя бы частично — только определенные системы, которые мы изолируем от остальной действительности, чтобы изучать их так, как если бы они не были частью бо́льших контекстов.

Оценка своих собственных познавательных способностей и междисциплинарный обмен притязаниями на знание и открытиями во всех мыслимых дисциплинах — это интегральный элемент нового Просвещения, пытающегося выработать универсальные ценности для XXI века. Для этого мы должны преодолеть непоколебимую односторонность, заключающуюся в ошибочной вере в то, что научно-технический прогресс сам по себе уже достаточен для человеческого или морального прогресса.

Это представление, которое я называю сциентистской редукцией (Verkürzung), непроизвольно ведет к моральной беде, так как оно оставляет без внимания как неморальные факты, которые нельзя измерить физически и осилить с помощью инженерного дела, так и моральные факты sui generis, которые нельзя установить без этики.

Границы экономизма

Широко распространенный вид сциентистской редукции состоит в переоценке просветительской силы экономических наук. Это особенно фатально, поскольку их обширные области основываются на грубом смешении моральных и экономических ценностей или подчиняют моральные ценности экономическим. Неолиберализм — это экономическая школа мысли, которая главным образом полагается на то, что человеческий прогресс достигается автоматически, если передать по возможности все решения рынкам и их измеряемой в финансах логике конкуренции [241].

Пандемия коронавируса выявила много противоречий в господствовавшей последние тридцать лет логике рынка, тесно связанной с неолиберальной мыслью и ее участием в глобализации, понимаемой чисто экономически. Если рассматривать ее в свете ее собственных критериев, неолиберальная логика рынка оказалась несостоятельной уже в финансовом кризисе 2008 года и затем, в гораздо большем масштабе, в коронавирусном кризисе 2020 года: в спасение нашей экономики, например, предположительно уже было вложено больше государственных денег, чем их потребовалось бы, чтобы исключить систему здравоохранения из логики прибыли. А если учесть ущерб окружающей среде, стоящий на счету у неолиберально управляемой, чисто экономической глобализации последних тридцати лет, баланс даже выйдет негативным, то есть из-за разрушения экосистемы и вынужденной замены ее технологиями мы теряем больше стоимости, чем вообще производим [242].

Уже с семидесятых годов прошлого века известно, что непомерное истощение естественных, а равно и производимых людьми ресурсов не может длиться вечно и в долгосрочной перспективе, по всей видимости, приведет к самоистреблению человечества или же, по крайней мере, к катастрофам, которые будут гораздо страшнее пандемии коронавируса. Этот факт нашего будущего, которому угрожает неправильное мышление, в значительной степени приближается указаниями на индикаторы роста, не учитывающие факторы устойчивого развития и всеобщего человеческого благосостояния.

Причем этот способ ведения хозяйства нельзя отождествлять с капитализмом самим по себе — он возникает из определенной интерпретации человека, государства и экономики, которая в отдельных моментах основывается на отчасти сомнительных и отчасти даже фальсифицированных допущениях. К ним относится, в