Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

class="p1">Разумеется, при этом мы осознанно пошли на другой вид триажа. Ведь теперь у нас есть разнообразный сопутствующий ущерб от локдауна, который также связан со здоровьем, так как, к примеру, не жизненно необходимые операции и обследования, а также некоторые профилактические меры были отложены. Риск триажа в перегруженных системах здравоохранения, на взгляд ответственных лиц, был более весомым, чем иные риски для людей и человеческих групп, на которые осознанно пошли, чтобы прервать цепочки инфицирования. Стремились во что бы то ни стало избежать того, что кроватей для интенсивной терапии и аппаратов ИВЛ хватит не на всех, кто в них настоятельно нуждается.

Первая фаза локдауна, таким образом, двигалась моральным познанием. К сожалению, ему сопутствовал моральный регресс возврата к территориям национальных государств вкупе с националистической самонадеянностью. Введенное тем самым чрезвычайное положение по-разному применялось во всех странах, чтобы осуществить политические цели, которые до коронавируса были за пределами возможного. Это касается не только Венгрии, Польши и США, где чрезвычайное положение из чистого цинизма используется для расширения власти.

Но и Германия — это не свободное от идеологии пространство, где правительства просто действуют правильно, как им рекомендуют эксперты. Это впечатление, скорее, является частью идеологической архитектуры Германии, с помощью которой можно принимать политические решения, которые публично поддерживаются с помощью учета экспертных мнений. Государство имеет право частично держать в тайне процессы принятия решений и внутренние дебаты, что не только легально, но и легитимно. К сожалению, многие люди считают, что из-за этого имеет место своего рода заговор элит против народа. Это не так. Частичное засекречивание политически сложных переговорных процессов не означает, что правящие тем самым действуют против интересов народа. При демократии они, скорее, сами являются частью народа, избранными народными представителями, которые не стоят над законом.

В обсуждении того, как нужно реагировать на инфекцию, конечно, играет свою роль политический расчет, что не является упреком. При этом политики могут и должны не просто ориентироваться на медицинскую экспертизу, ими не управляют извне, но они решают, какое положение вещей требуется, чтобы достичь вышестоящих целей общества. Политики сами являются экспертами, которые, конечно, имеют в виду и свои собственные стратегии по профилированию своих партий вкупе со своими карьерными путями. Это легитимно и соответствует правилам игры парламентской демократии, тем более что при всех разногласиях приходится констатировать, что публичные дебаты в Германии во времена коронавируса являются многосторонними, учитывают множество перспектив и фактически руководствуются моральным прогрессом.

Между прочим, ошибкой было бы верить, что наши правительства могут управляться вирусологами. Роль экспертов в политическом пространстве состоит в лучшем случае в том, чтобы консультировать правительства, которые согласовывают друг с другом сложные системы и для этого должны учитывать различные точки зрения.

Политическое и вообще любое тактическое измерение кризиса коронавируса должно изучаться точно так же, как и моральный прогресс и похвальные решения правительства, покоящиеся на моральном и естественно-научном познании. Иначе мы позволим моральному прогрессу и нашему новому чувству солидарности ослепить нас и не увидим, что одновременно идут процессы массового регресса (к примеру, закрытие границ внутри Европы и националистическое соревнование систем здравоохранения), не говоря уже о распространяющихся идеях мирового заговора в политических кругах.

Изоляция региона, в котором имеется очень высокое число больных коронавирусом, имеет смысл, чтобы спасти человеческие жизни, при условии, что изолированные получают необходимое медицинское обслуживание и в экстренном случае могут, к примеру, транспортироваться в другое место вертолетами спасательной службы. Но это соображение никак не касается границ национальных государств. Ведь «немецкая» жизнь не заслуживает защиты больше, чем «итальянская». Как видно во всех странах, число заболевших очень разнится по регионам. Нужно ли на этом основании снова вводить пограничный контроль внутри Германии, скажем, в Баварии и Баден-Вюртемберге и надолго сохранять его между Бранденбургом и Мекленбургом-Передней Померанией? И почему не между Баденом и Вюртембергом? Таких вопросов можно было бы привести сколько угодно, что показывает, насколько это бессмысленно и почему закрытие границ не имеет ничего общего с вирусологией или иной медицинской экспертизой.

Моральный прогресс — это прогресс sui generis. Это значит, что он не основывается ни на какой другой форме прогресса, то есть, в частности, на чисто естественно-научном, технологическом или экономическом прогрессе. Именно это выразительно показал кризис коронавируса. Сведение морального прогресса и этики к научно-техническому моделированию в исследовательских системах, управляемых целенаправленным экономическим соревнованием, внесло косвенный, но значительный вклад в кризис коронавируса. Новый коронавирус упал на плодотворную общественную почву, на которой он может разрастись. Без транспортных путей чисто экономической глобализации, без деловых поездок, массового туризма и круизных лайнеров вирусная пандемия никогда не распространилась бы с такой скоростью и в такой форме.

Если кризис коронавируса будет преодолен лишь за счет того, что будет развязано глобальное националистически организованное соревнование систем за изобретение вакцины и прерывание цепочек инфицирования с помощью отчасти морально сомнительных мер, мы сразу же после кризиса скатимся прямиком в следующий кризис, который может оказаться еще хуже. Ведь националистическое соревнование и жестокая рыночная конкуренция, вероятно, приведут к плохо протестированным вакцинам и уже сейчас приводят к научным исследованиям в условиях нежелательной спешки.

Хорошая новость в том, что любой ощущаемый всеми кризис дает шанс на улучшение общественных отношений. Видимым примером была волна солидарности, мотивировавшая многих людей спасать человеческие жизни, самостоятельно соблюдая социальную дистанцию. Временный крах глобальных производственных цепочек совершенно перегретого турбокапитализма, десятилетиями с высокой скоростью уничтожавшего качество человеческой жизни, приводит к моменту осмысления. Теперь мы можем на собственной шкуре почувствовать, что мы переборщили с принудительным потреблением и гонкой за благосостоянием.

До недавнего времени наша жизнь, по сути, заключалась в работе ради того, чтобы иметь возможность приобретать потребительские товары, косвенно угрожающие нашему выживанию (к таким, в зависимости от дохода, относятся пластиковые игрушки, смартфоны, автомобили и т. д.). В моменты свободы и отдыха нам не приходит на ум ничего лучше, чем практиковать массовый туризм, толпясь на переполненных итальянских площадях в высокий сезон, толкаясь с сотнями людей вокруг «Моны Лизы», чтобы сфотографировать ее, вообще не знакомясь с самой работой и т. д.

К тому же мы проводим свое свободное время за использованием социальных медиа и цифровыми развлечениями, что усилилось в ходе вызванного коронавирусом локдауна. Поэтому он не только дает шансы на прогресс, но и уже вызвал моральный регресс, как, например, в случае все большего проникновения социальных медиа и цифровых концернов в нашу жизнь.

И без того слишком могущественные из-за образования монополий социальные медиа теперь обогащаются еще сильнее: никогда раньше мы не предоставляли им добровольно и безвозмездно так много данных; мы