Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, на сей раз Вера понимала, почему именно эти мысли всё более одолевают её, она приближалась к Дому Палибина.
Этот старый бревенчатый особняк в стиле ампир с длинной боковой прихожей, где гостей встречал ласковый «дворянин» Тёма, словно обнюхивая их на чистоту помыслов, навсегда врезался в память Веры, повлияв и на её мировосприятие. Оказавшись в реставрационных мастерских Дома Палибина по институтским делам, она познакомилась с тогдашним их главой Саввой Васильевичем Ямщиковым, великим подвижником русской культуры, отважно радевшим за отечественную культуру, презирая неприятельскую фэйсбучную канонаду.
Впервые она увидела этого огромного добролицего человека утопающим в глубоком старом кожаном диване в заглавной комнате и поразилась исходившему от него обаянию. Несмотря на тучность – следствие долгой болезни, манеры Саввы Васильевича были не просто энергичными, а стремительными. Его мобильники не утихали, а он ещё успевал задавать Вере точные вопросы, выслушивать ответы и принимать наилучшие решения. Она много славного слышала о Ямщикове, читала его статьи, и он заочно выглядел в её глазах незаурядной фигурой русской культуры. Но личное общение потрясло. Это действительно был великий человек, из тех особых, Богом отмеченных, чьи имена навсегда остаются в национальной истории. Благолепие!
А как он говорил!
Помнится, возник вопрос о главной и боковой линиях заказанной институтом работы. Савва хитровато глянул на Веру и сказал:
– К Петру Первому однажды пришли как раз с такой проблемой, конечно, по другому поводу. Но спросили, спросили-то как? Скажи: отрубать ветви или положить топор на корни? Точнее суть не обозначишь, а мы мнёмся вокруг да около.
И очень уж точно этот прямой, царский образный ответ отражал речестрой самого Саввы.
Вера была счастлива, что ей приходилось бывать в Доме Палибина и, пусть накоротке, общаться с Саввой Ямщиковым. Журфиксов здесь отродясь не было, люди, даже незнакомые, приходили в любой день, в любой час. Позднее Богодухова познакомилась с дочерью Саввы Васильевича Марфой, своей сверстницей, женщиной не менее примечательной, чем её великий отец, которая осталась на своём посту и после создания мемориального кабинета. Но не думала не гадала, что в Доме Палибина судьба преподнесёт ей редкостный, исключительный, памятный подарок.
Однажды она пришла в реставрационные мастерские часа в три пополудни, и Марфа обрадовалась:
– Какая удача! Очень вовремя! Отец просил тебя спуститься вниз.
Из заглавной комнаты со знаменитым проваленным диваном, в котором, принимая гостей, утопал Савва, куда-то вниз вела тёмная крутая лестница, прикрытая шалашным козырьком, – обычно так обустраивают вход в подвалы. Вера осторожно спускалась по узким едва освещённым ступеням, внизу повернула направо и перед ней, словно в сказочном видении, открылась небольшая горенка. Горенка в подвале! Но так умно, искусно освещённая, что Вере от неожиданности показалось, будто это не подпол, а мезонин. В дальнем углу потрескивала поленьями печь-каменка, наверное, отапливая полдома, а остальное пространство занимал небогато накрытый стол с тесно сдвинутыми стульями. Во главе стола восседал Савва Ямщиков, а по сторонам – несколько буднично одетых мужчин в возрасте, приветливо кивнувших Вере.
– Прошу любить и жаловать! – громко произнёс Савва, указал ей на единственное свободное место в конце стола. – Наш человек.
Вера испытывала глубокое потрясение. Первым из сидящих за столом, на кого она сразу обратила внимание, был великий русский писатель Валентин Григорьевич Распутин. В другом мужчине она, слегка приглядевшись, опознала великого русского танцовщика Владимира Васильева. Рядом сидел знаменитый литературный критик из Пскова Валентин Яковлевич Курбатов, близкий друг Ямщикова, – его статьи, смелые, нестандартные, она всегда читала с интересом, а лично познакомилась здесь, в Доме Палибина.
Первая невольная ассоциация, мелькнувшая в голове при виде этого удивительного созвездия талантов, банально упёрлась в библейскую «Тайную вечерю». Но, во-первых, был разгар дня, а во-вторых, ничего тайного, кроме этой подвальной комнатки, не указанной ни в одном путеводителе, здесь не было. Чувствовалось, эти великие люди не впервые собираются у Ямщикова и в этом необычном для современного обывателя старорусском печном уюте – в самом центре Москвы! – ведут беседы на волнующие их темы. Вера поняла: ей несказанно повезло, каким-то чудом, не чая этого, она оказалась за общим столом с выдающимися людьми современной эпохи, составляющими славу и гордость нашей культуры.
Кто-то вежливо положил на её тарелку пару кругов любительской колбасы, кусок какой-то рыбы, однако она, душевно поблагодарив, не прикоснулась к еде. Её внимание сполна поглотила застольная беседа, её мозги, словно магнитофон, работали «на запись», пытаясь уловить каждое слово.
– Да, не в силе Бог, а в правде, – видимо, продолжая начатый разговор, говорил Курбатов. – Александр Невский, словно сегодня, вещает.
– А у нас Асахару в Кремль выступить позвали! – с негодованием воскликнул Васильев. – В Кре-емль! Шантропа сектантская, в токийском метро людей погубил, осуждён пожизненно. А его в Кремль! Вот оно, роковое отсутствие национальной идеологии.
Не могли шарлатана вычислить.
Курбатов поддержал:
– Не только в Кремле выступал, но в МГУ, перед студентами. Да о чём говорить, если Джек Алтаузен, которого ныне превозносят в качестве поэтического гения, в своё время писал… Дай бог памяти. Ага! Слушайте: «Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского. Зачем им пьедестал? Довольно нам двух лавочников славить, их за прилавками Октябрь застал. Случайно им мы не свернули шею, я знаю, это было бы под стать, подумаешь, они спасли Россею?
А может, лучше было б не спасать?» Каково?
За столом возмущённо загудели. Кто-то сказал:
– Эти вирши я недавно по телевизору слышал, кафешантанные куплеты какого-то шутника-баламута. Нет, не могут наверху понять, что народ к таким словоизлияниям относится с омерзением. Отсюда, между прочим, – на мой взгляд, конечно, – и феномен наших дней: при популярности лидера отношение к государственной власти кислое, рейтинг её низковат.
Ямщиков сердито хлопнул ладонью по столу.
– Россия приняла наследие Византии, через неё древнеапостольские традиции, первозданное христианство. Потому и ввели запрет на государственную идеологию, чтобы под шумок духовно разоружить и правдами-неправдами втащить к нам Лютера. Гляньте, кого финансируют с Запада, деньжищами одаривают. Перечни известны, все организации русофобские.
– У нас на Псковщине Центру социального проектирования «Возрождение» – названия-то какие придумывают! – подкинули пятьдесят тысяч баксов. А чем он занимается? Если кратко, выполняет заповедь Алтаузена. И так по всей стране. Простое дело, раздачу списанных книг окрестили на чужесловии – «Бук-кроссинг». Чуждь всюду внедряют.
Долго молчавший Валентин Распутин перевёл разговор в другое русло.
– Что большая политика стремится одержать победу над русской жизнью, факт общепризнанный. Но меня больше
