Меня зовут Корокотта - Александр Васильевич Чернобровкин

— гремучая, обжигающая смесь по мнению любой римской женщины, имеющей в мужьях вялое бесхребетное существо.

Вскоре все знали ее истории назубок. Пришлось искать новые развлечения. После моего ухода из гладиаторов мы договорились с женой, что никогда не будет ходить на бои. Незачем бередить былые раны. При этом Флавии не хватало острых ощущений. Новой ее страстью стали гонки на колесницах, которые проводились в Большом цирке. Он располагался между Палатинским и Авентинским холмами, вытянутый с юго-востока на северо-запад. Скачки отличались от тех, что будут проводиться в Константинополе. Участвовало двенадцать колесниц, а не четыре, поэтому не было и деления болельщиков на лагеря. Каждый поддерживал своего возницу, делал ставки. Ипподром тоже был скромнее, хотя вмещал двести пятьдесят тысяч зрителей. Нижний уровень для богатых был каменный, поэтому зрители приходили со своими подушками под задницу. Два верхних — деревянные. При Гае Юлии Цезаре, который расширил цирк на шестьсот метров, между ареной и зрителями вырыли ров и заполнили водой, чтобы защитить возниц от разгоряченных болельщиков. В центре была платформа с обелиском, привезенным по приказу Октавиана Августа из Египта, который я впервые увидел в двухтысячном году, но в другом месте — на площади Народа. Рядом были семь мраморных дельфинов из свиты Нептуна, который, по мнению римлян, из морских глубин за каким-то непотребным словом вмешивался в это развлечение. Морские животные изрыгали воду в небольшой бассейн. По краям платформы стояли полукруглые арки. Вокруг нее и носились колесницы.

Билеты продаются в кассах у входа в каждый сегмент цирка и действуют только в нем. Это бронзовые пластинки, на которых выбиты номера сегмента и сектора. Места занимаешь любые свободные. Я заплатил снулому кассиру шесть сестерциев, получил два бронзовых жетона, похожих по форме на цирк. В начале своего сектора отдал их контролеру, такому же снулому, будто в свободное от работы время плавает вместе с кассиром в одном болоте. Нас сопровождал мальчик-раб с двумя кожаными подушками, который потом ждал в проходе, если разрешали, или возле цирка. Частенько он нес еще и свитки папируса со стихами моих нынешних современников Вергилия и Горация (третий — Овидий — еще не засветился), которые я заучивал на будущее, и черные дощечки, на которых производил кусочком мела подсчеты доходов от латифундии и семейного бюджета, чтобы не терять время зря. Происходящее на арене меня не интересовало ровно настолько, насколько захватывало Флавию. Мы разные, поэтому вместе. Она, как мартышка, пыталась разорваться между умными и красивыми или логичными и эмоциональными, поглядывала на дощечки, но не понимала, что на них написано, потому что я использовал арабские цифры, точнее, немного видоизмененные финикийские. Впрочем, если бы писал латинские, все равно понимала бы с трудом. С арифметикой у нее отношения даже сложнее, чем со мной.

В этот раз сначала все происходило, как и в предыдущие визиты на ипподром. Я заплатил снулому кассиру шесть сестерциев, взял два затертых бронзовых жетона, прошел с женой и слугой к своему сектору, нижнему на юго-западной стороне. Там отдал их контролеру, который пропустил нас к каменным лавкам, нижние две из которых уже были заполнены. Так бывает каждый раз, несмотря на то, что как-то по требованию жены мы пришли минут на пятнадцать раньше. У меня есть подозрение, что некоторые зрители занимают места с вечера. Флавия, как обычно, надувает губы и смотрит на меня с укоризной. Я, как обычно, молча игнорирую, потому что знаю, что будет дальше.

Мою жену узнает кто-то из зрителей, и по рядам разлетается восхищенное:

— Одиссея! Одиссея!

Меня узнают редко, а восхищаются еще реже. Типа муж Одиссеи и, вроде бы, тоже был гладиатором. Вот если бы я побеждал на соревнованиях по вышиванию крестиком…

Флавия расплывается в улыбке и торжественно, гордо следует к первому ряду, где каждый раз находится пара восторженных идиотов, которые уступают место ей и заодно мне. Раб кладет наши подушки и ставит у ног корзинку с едой и питьем. В напряженные моменты Флавии надо что-нибудь жевать и желательно запивать. Перед тем, как сесть, поворачивается во все стороны, обеими руками машет поклонникам, которые восторженно визжат, скандируя ее имя. Мне кажется, она приходит сюда в первую очередь именно ради вот этого короткого представления, причем дозы славы хватает дня на три, во время которых меня оставляют в покое. Ради этого хожу сюда я.

Только мы сели, как подошел молодой человек в черном толстенном плаще-пенуле поверх белой тоги с пурпурной полосой патриция. Во-первых, цирк — это не храм, суд или сенат и даже не форум, поэтому такая одежда не совсем уместна. Во-вторых, в его возрасте это бунтарство против ровесников, а не родителей, старшего поколения — тот еще вид извращения. В-третьих, мне его слащавая рожа не понравилась. В-четвертых, как вам во-вторых⁈

— Император Цезарь Август приглашает тебя, Одиссея, и твоего мужа (мое имя он запамятовал) занять места рядом с ним! — торжественно, чтобы слышали, как минимум, оба соседние сектора, объявил он.

— Ой! — радостно воскликнула Флавия и тут же подскочила.

У меня появилась дерзкая мысль послать этого сопляка вместе с его императором, но увидел взгляд жены, угадавшей мое желание, и понял, что за подобное буду забит насмерть кожаной подушкой. Молча взял обе и корзинку с продуктами и поплелся за Флавией и посыльным.

Октавиан Август со свитой сотен в пять человек или даже больше занимал самый лучший центральный сектор на юго-западной стороне. Выглядел заметно потускневшим с тех пор, как мы виделись в предыдущий раз. День выдался холодноватый, а император числится в мерзляках, поэтому на нем не меньше пяти туник разных цветов и длины, темно-красная шерстяная пенула с длинными рукавами и высокие ботинки-кальцеи, но головной убор отсутствует. Завидев мою жену, он засуетился, как влюбленный юноша. В личной жизни у него сплошные проблемы. Предполагаю, что виноваты в этом не только женщины.

— Садитесь рядом со мной, — предложил император, приказав жестом подвинуться сидевшим справа от него.

Флавия, как примерная жена, справилась с искушением и место возле Октавиана Августа оставила для меня. Подушки я нес зря, потому что здесь были свои, более мягкие.

Заметив мой внимательный взгляд, император спросил:

— Что-то не так?

— Плохо выглядишь, — сказал я правду.

Видимо, я был первым, от кого он это услышал, поэтому произнес смущенно:

— Поверил своему врачу, что поска не вредна, наоборот полезна для здоровья. Теперь опять чувствую себя неважно, кошмары мучают.

— Гони его в шею, — предложил