Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

апреля 1454 г., где речь идет о продажной протекции. Пункт 84 ордонанса осуждает сложившуюся «в прежние времена войн и раздоров» практику покупки за большие деньги должностей в королевском аппарате, запрещая подданным «отныне обращаться к чиновникам и советникам с обещаниями даров в любом виде, движимом и недвижимом, с целью получения служб или должностей от нас»; а пункт 88 запрещает бальи и сенешалям требовать и получать любые суммы, золотом и серебром, или другие вещи от тех, кого они назначают своими наместниками, а тем, в свою очередь, давать и платить за получение этих служб»[1019]. В ордонансе от 23 декабря 1454 г. о Палате счетов по разным поводам упоминаются родственные связи чиновников. Так, служителям Палаты запрещалось принимать у себя в доме в Париже подчиненных или их заместителей, приехавших для отчетов, «в каком бы родстве, свойстве или милости они ни были». Кроме того, президентам и мэтрам счетов запрещалось присутствовать на заседаниях, когда разбирались счета кого-то из их родственников или близких; равно как и клеркам Палаты самим проверять счета родственников[1020].

Не меньшую роль играла и общественная критика чиновных кланов, получивших у современников красноречивое наименование «банд»[1021]. Во всю силу она прозвучала в ходе кабошьенского восстания 1413 г. Поданная Парижским университетом ремонстрация квалифицировала засилье чиновных династий и клиентел как общественное зло: «через фавор друзей и родственников, через назойливые прошения и иными способами» в Парламент попадали люди недостойные, а главное, в нем одновременно заседали «сыновья, братья, кузены, племянники, зятья и родня», так что девять из десяти полагающихся для вынесения приговора судей являлись родственниками, что, естественно, подрывало доверие к такому приговору[1022].

В трактовке монаха из Сен-Дени осуждение фавора, засилья родственников и корпоративных кланов являлось одним из рычагов движения за реформы. Фаворитизму приписывали незаконное и непомерное разрастание численности государственного аппарата, а также присутствие в нем недостойных и необразованных людей. В качестве примера скандального фаворитизма он приводит королевского прево Парижа Пьера дез Эссара, который навязал налоговому суду «человека вовсе бесполезного, будто бы сказав: "Это противоречит праву, но он мой родственник"»[1023].

В кабошьенском ордонансе устанавливались лимиты на родственные связи: отныне «в двух палатах Парламента, сиречь в Верховной и Следственной, не должно быть более трех советников, находящихся в родстве и близости до третьего колена включительно, согласно каноническому праву; что до президентов этих палат и чиновников Прошений Дворца, людей Счетов, Прошений Дома, то не будет ни одного…, кто находился бы в родстве или свойстве в указанных степенях; а если кто назойливостью просителей или иначе получил эти службы, мы отныне и впредь их объявляем негодными ни к каким королевским службам»[1024]. Но на существование кланов и клиентел внутри корпуса чиновников указывали во второй половине XV в. и Анри Бод, и Робер де Бальзак, сетуя, что в верховных ведомствах царят «банды, а во главе тот, кто выплачивает своим друзьям и кому пожелает деньги и находит способ, чтобы только члены его банды судили и решали дела их друзей»[1025].

Однако в политике короны Франции можно проследить и противоположную тенденцию. Впервые чиновные кланы и клиентелы фиксируются в правления Филиппа VI Валуа и Иоанна II Доброго, что явно было обусловлено стремлением новой династии найти надежную опору в противовес сеньориальному давлению. На Штатах Лангедойля 1356 г. одной из причин «дурного управления» была названа политика фаворитизма Иоанна II Доброго, выделявшего среди должностных лиц нескольких любимцев, которым он доверил несоразмерно большую власть. В итоге эти любимчики нанесли королевству огромный ущерб, особенно тем, что продвигали на все должности, снизу доверху, «по дружбе, фавору и коррупции, заботясь о лицах, а не о службах». Причем такая дружба и фавор открыто приписывались взяткам и подношениям этим королевским любимцам со стороны ищущих должностей[1026].

И здесь мы сталкиваемся с другим явлением, внешне сходным с фаворитизмом, но имеющим иную природу. Особое расположение, личная симпатия или доверие имманентно присущи человеческим отношениям, и они неустранимы в любой политической системе. Король, как любой другой человек, мог испытывать особое расположение к кому-то из своих служителей, что возбуждало у окружающих естественную зависть и ревность.

Понимание этой формы фавора можно найти у Кристины Пизанской. Сетуя, что «ныне, как и в прежние времена, многие государи и владетельные персоны имеют обыкновение испытывать чрезмерную и излишнюю любовь и расположение к одному из своих служителей больше, чем к кому бы то ни было другому», Кристина видит угрозу от такого фаворитизма в «чистой прихоти (volenté) монарха, «без каких-либо доказательств верности или достоинств» со стороны фаворита. Тем самым она признает оправданным расположение государя к тому, кто этого достоин. В качестве примера Кристина приводит историю с Жаном де ла Ривьером, любимцем Карла V Мудрого «за его великую верность и честность» (loyauté et preudommie), которую он доказал во время брожений во Франции, предпочтя смерть предательству, оплаченному «щедрыми дарами в виде денег и сеньорий злодеями и предателями короля». И потому, — заключает Кристина, — король по праву любил его. Также Кристина считает оправданной любовь короля к его брату Бюро де ла Ривьеру, «мудрому, здравому, красноречивому, работящему и достойному любых почестей»[1027].

И действительно, одним из критериев при назначении на королевскую службу со временем указываются родственные связи назначаемого с кем-то из королевских служителей, пользующихся расположением государя за оказанные услуги и верную службу. В назначении Карлом VI Бертрана Акара на должность клерка в Монетную палату на место отца Никола Акара говорится: «учитывая добрые и верные службы, каковые оказывал в течение долгого времени нам, как и нашему сеньору отцу, наш любимый и верный клерк (greffier) монет»[1028]. В «Буржском королевстве» Карл VII раздавал должности в благодарность за оказанные ему услуги: такая формулировка использована в указе о назначении Пьера Кузино генеральным прокурором короля в Парламенте в Пуатье в 1423 г., а также в назначении Шарля де ла Ривьера «генеральным реформатором и суверенным мэтром вод и лесов» указом от 21 мая 1428 г.[1029] Людовик XI, создавая внештатную должность второго королевского адвоката в налоговом суде, помимо достоинств мэтра Жана Дюфренуа, указывает в письме о назначении от 15 мая 1466 г., что она дана «особенно из расположения к добрым и приятным службам, кои нам оказал и оказывает изо дня в день и, надеемся, будет еще оказывать наш любимый и верный советник и президент Парламента мэтр Жан ле Буланже, у коего этот Дюфренуа женат на дочери»[1030]. Назначая 24 февраля 1478 г. экстраординарного экзаменатора в