Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

Осуждение фаворитизма

Тема фаворитизма оказалась одной из самых часто встречающихся в королевском законодательстве и в политических трактатах исследуемого периода. Возникает она не сразу и на первых порах в качестве дополнения к универсальному запрету чиновникам совмещать службу королю с любой иной службой. Однако по мере укрепления королевской администрации и ее автономизации на первый план в защите интересов короля от давления знати и клиентел выходит критика фавора в политических трактатах, а регулярные запрещения протекции в королевском законодательстве свидетельствуют о трансформации стратегий комплектования администрации.

Достаточно рано под фавором начинает подразумеваться протекционизм. Так, еще в 1334 г. Филипп VI Валуа сместил всех чиновников, назначенных в Парламент «по протекции» (à la faveur) епископа Парижского, входившего в состав верховного суда ex officio[984]. Направляя комиссию реформаторов в налоговое ведомство, Карл V Мудрый в указе от 6 апреля 1374 г. включает фавор в список прегрешений элю, которые распределяли откупы не в интересах государя и его казны, а «кому пожелают, по фавору незаконному, коррупции или сговору»[985]. Хотя в данном случае фавор сводился к банальной корысти, поскольку откупы распределялись «к личной выгоде» этих элю, тем не менее, тенденция «благоволить своим родственникам, друзьям или слугам» (parens, amis ou serviteurs) не только наносила ущерб доходам короля, но и незаконно усиливала власть чиновников, распределяющих службы. Ведь получая должность по милости уполномоченного чиновника, держатель становился «его человеком» больше, чем «человеком короля».

Критика фавора как угрозы власти монарха в полный голос заявляет о себе со второй половины XIV в., явно в связи с автономизацией королевской администрации. В политических трактатах и наставлениях государю упорно проводится мысль об опасности, исходящей от чиновников, получивших службу по милости и протекции третьих лиц. Развернутая критика фавора принадлежит перу Филиппа де Мезьера, который неоднократно и в разных аспектах касается этой ставшей животрепещущей темы. Он констатирует опасную ситуацию в главной сфере власти — в правосудии, где должности местных судей, сенешалей, бальи, прево и викариев, раздаются с помощью «даров, милостей и назойливых просьб» (par dons, faveurs et par importunitez); та же ситуация царит и в Парламенте. Да и в целом «мир нынче таков, что, невзирая на знания и достоинства (preudommie), каждый радеет другу и старается правдами и неправдами (par fas et nefas) позаботиться о людях, а не о должностях или службах». И такое радение, констатирует Мезьер, вовсе не бескорыстно, «ибо сегодня по праву и незаконно каждый продвигает друга и даже того, кто больше заплатит» (qui plus grant somme donra)[986]. Складывание подобных клиентел, именуемых Мезьером «публичными и тайными союзами» (l'aliance publique et secrete), внутри королевской администрации он расценивает как «ересь в нравственном управлении» (heresie en ton gouvernement moral), наносящую ущерб власти короля.

Я уже приводила выше рассуждение Мезьера о грозящей государю опасности от «двоелюбия чиновника». Сейчас же хотелось бы остановиться на описании Мезьером самого механизма складывания подобных «опасных связей», поскольку в нем раскрывается причина появления кланов и клиентел. Мезьер описывает, как знатный сеньор лично или через посредника ищет дружбы наиболее высокопоставленного и, следовательно, близкого к королю чиновника, упирая на свое стремление быть более осведомленным о его желаниях и намерениях, дабы лучше ему служить. За такую осведомленность он готов заплатить «500 или 2 тысячи франков» и больше. Закрепляя союз и делая чиновника «особым братом и союзником», знатный сеньор дает ему свой девиз и берет с него клятву, что он будет защищать его интересы во всем и повсюду, против всех, но исключая короля. С помощью такой уловки знатный сеньор якобы заполучает чиновника, кто «знает секреты управления королевством, домом короля и королевским величеством, через щедрые дары и посулы, ослепленного наивным и нескромным соглашательством», а по сути, «за дорогие подарки и богатые украшения, за деньги, равные годовому или двухгодичному жалованью». И такой чиновник будет хвалить своего союзника «как самого доблестного и самого достойного во всем королевстве, говоря: "он мудр, он щедр, он верен и добр сверх меры"»[987].

В том же духе рассуждает и Кристина Пизанская, которая также предостерегает наследника престола от засилья кланов и союзов внутри королевской администрации. Она призывает взять за образец Карла Мудрого, который никогда не продвигал чиновников по «произволу, фаворитизму или иному капризу» (sur l'arbitraire, le favoritisme, ou quelque autre caprice) и умел защитить свой выбор от давления знати. Однажды герцог Анжуйский решил обеспечить должность казначея в Ниме «племяннику или родственнику своего казначея Пьера Скатиза, хотя протеже был игрок и юноша неразумный, но богатый». Однако король дал этот пост человеку мудрому и честному, хоть и не богатому[988]. В середине XV в. Жувеналь также сокрушался о существующей практике продвижения людей по незаконному покровительству и даже подчас за деньги, «что весьма дурно»[989].

Осуждение фавора и появления клиентел у Жерсона содержит более глубокое понимание таящихся угроз. В нарисованной им мрачной картине незаконных связей, опутавших французское общество к началу XV в., стоит обратить внимание на подмеченную им угрозу для оставшихся вне этих кланов чиновников: «И если кто-то держится короля и следует королевской линии, не привечая ни одну из сторон, то любая из них или они обе вместе объявят его пристрастным»[990]. Разумеется, в момент произнесения этой речи страна находилась в состоянии гражданской войны бургиньонов и арманьяков, и столкновение кланов и клиентел достигло своего апогея. Но важно, что сам тезис вписывается в законодательно закрепленную практику комплектования, ставившую вне закона связи должностного лица с кем-либо, кроме монарха.

В этом контексте следует обратить внимание, что в приведенных пассажах из политических трактатов речь уже идет не о совмещении двух служб — королю и другому сеньору или юридическому лицу (коммуна, церковь и т. д.), а о неформальной и корыстной связи чиновника с третьим лицом. Превращение чиновника в «слугу двух господ», всегда запрещавшееся законодательно и осуждавшееся в теории, со второй половины XIV в. отличается существенными новшествами. Отныне не чиновник ищет еще одной прибыльной службы, а его «ищут», причем люди знатные и богатые, которые покупают доверенные ему секреты власти и возможность влияния на короля[991]. Таким образом, критика фавора, громко заявившая о себе со второй половины XIV в., явилась косвенным доказательством усиления власти королевских служителей. Превратившись в политическую силу, королевская администрация с этого времени становится объектом заинтересованного и корыстного внимания иных политических сил, пытающихся отныне заполучить в свои