Ясновельможный пан Лев Сапега - Леонид Дроздов

Александр Гонсевский разбил шведов под Кокенгаузеном. Обеспокоенный Густав летом 1622 года лично прибыл в Инфлянты и предложил Радзивиллу заключить сепаратный договор между Швецией и Литвой [71, с. 426].

Инструкции по ведению переговоров со Швецией от имени сенаторов Речи Посполитой подписали примас В. Гембицкий, великий канцлер Л. Сапега, коронный подканцлер В. Лещинский, подскарбий К. Нарушевич и мстиславский воевода Я. Тышкевич [14, с. 192]. Переговоры о мире обнадеживающих результатов не принесли — из-за претензий Сигизмунда на шведскую корону; согласились на перемирие, но продержалось оно недолго [71, с. 426]. С новой силой пламя войны разгорелось в 1625 году. Шведский король Густав Адольф переправил на семидесяти шести кораблях свою армию через Балтийское море и пошел в наступление по двум направлениях: на Полоцк и на Вильно [52, с. 61]…

25 июля 1625 года великий князь литовский Сигизмунд Ваза назначил Льва Сапегу гетманом великим литовским [14, с. 111]. Человеку, который всю свою жизнь посвятил служению Отечеству и как никто другой заслуживал эту должность, великое гетманство бросили словно кость. Дождались, пока он потеряет силы и здоровье, а потом отметили привилеем на высший пост в Княжестве. Король в этот раз действовал осмотрительно и хитро, что редко ему удавалось. Сигизмунд «пожертвовал» высшую должность Сапеге только тогда, когда стало очевидным, что семидесятилетний старик уже не в силах осуществить свои юношеские мечты. К тому же самое серьезное противодействие любым гетманским устремлениям Льва Сапеги обеспечивалось со стороны его заместителя, польного гетмана Криштофа II Радзивилла, который и сам был не прочь заполучить большую гетманскую булаву. Умно, не правда ли? Соперничеством двух родственников король оградил себя от излишних проблем — классический пример воплощения в жизнь принципа «разделяй и властвуй». Королевские советники долго между собой спорили, кто из двух претендентов менее опасен для королевской власти, наконец, решили: старый Сапега. Определенную роль сыграли и личные симпатии короля. По отношению к польному гетману Криштофу II Радзивиллу, главе протестантской партии в Речи Посполитой, Сигизмунд был настроен враждебно; к католику Льву Сапеге он испытывал чуть большую симпатию, потому и отдал ему большую гетманскую булаву, оставив Радзивилла с малой. Был у Сигизмунда и другой интерес — меркантильный: чтобы продолжать войну со Швецией, нужно было обеспечить армию финансами, и Сапега мог это сделать…

На театр военных действий старый гетман не поехал. Находясь в своем имении в Толочине и выезжая в Могилев, Сапега формировал военные отряды. А командовать армией в Прибалтике (Инфлянтах) вместо него был назначен воевода смоленский Александр Гонсевский. В сентябре 1625 года Сапега все же отправился на фронт — на Западную Двину. Его дивизия выступала отдельно от дивизии Криштофа II Радзивилла, и только в ноябре 1625 года оба гетмана встретились и приняли общий план военных действий [14, с. 111, 112].

Основные споры между главнокомандующим и его первым заместителем развернулись вокруг дополнительного набора в армию. Радзивилл этот набор завершил вопреки намерениям Сапеги [63, с. 128]. Когда из Варшавы канцлер великий ВКЛ Альбрехт Станислав Радзивилл отправил своему шурину Криштофу II Радзивиллу письмо с предложением как можно скорее примириться с Сапегой, тот только улыбнулся в ответ: «Ты, братец, хоть и канцлер, но в большой политике не силен. Тому, кто родился волком, лисом не быть. И нечего мне бояться старого Сапеги. Состарившегося льва пнуть ногой — страх не велик: он только огрызается, а кусать не кусает».

Престарелый гетман действительно был слаб физически и думал больше о том, как наилучшим образом устроить будущее своих потомков. Поэтому, оставив в армии старшего сына Яна Станислава, Лев Сапега отправился на сейм в Варшаву. Вскоре после его отъезда, 17 января 1626 года, Густав Адольф нанес серьезный удар армии Яна Станислава.

Младшему Сапеге не терпелось встретиться с врагом, и враг не заставил себя долго ждать. Не успел Ян Станислав и воинов построить, как шведы ударили. Всадники спаслись, а вот пешим солдатам повезло меньше: кто полег на поле брани, кто попал в плен. Сам Ян Станислав бежал. Шведы перешли границу ВКЛ и подступили к радзивилловскому замку в Биржах. Защитники продержались только пять дней и попросили о пощаде [71, с. 426].

Военная удача оставила и Александра Гонсевского. Он терпел поражение за поражением. Когда Сапега узнал о происшедшем, на душе стало тоскливо. Вспомнилась старая поговорка: «„Хоть еще и не поздно, но придется ночевать здесь“, — подумал лис, попав в капкан». Всю жизнь он старательно обходил ловушки, а тут неудачи сыплются одна за другой, как будто весь мир против него. Пришли на ум и слова из письма Я. Ходкевича. Надо же, пророчество сбылось: сначала Сапега из своего кармана содержал целую армию, а сейчас вот познал горечь поражения. Сердце болезненно ныло. От стыда порой Сапега не знал, куда девать глаза.

На своем веку он попробовал многое из того, что удается далеко не каждому: по им самим придуманным правилам играл в большие политические игры; короновал владык в своем государстве; по собственному разумению распределял, кому управлять в соседних странах: Лжедмитрии I и II, московская «царица» Марина Мнишек были созданы его разумом и волей; лишил трона великих князей Бориса и Федора Годуновых, Василия Шуйского и его братьев; добыл московскую корону для Владислава (и не теряет надежды все же избавиться от этих выскочек Романовых — Михаила и его отца Филарета); вернул извечные земли Великого княжества, утерянные нерадивыми государями; провел судебную реформу; сплотил нацию на религиозной почве. И в личной жизни познал счастье: был дважды женат, прижил семеро детей (правда, к этому времени в живых осталось только трое: сын от первого и два сына от второго брака); создал могущественный клан, который играл первые роли в Княжестве: все наиболее значимые должности сейчас находились в руках Сапег. Количество действующих лиц из рода Сапег за 1580–1633 годы возросло до шестнадцати, а количество занимаемых ими высших должностей — до тридцати трех, Радзивиллов в то же время действовало четырнадцать лиц и в руках у них было тридцать две высшие должности [36, с. 5]. С улыбкой старый Сапега теперь смотрел на грамоту короля Сигизмунда Августа, которой определялся «порадок писания листов» панам радным, гражданским служащим и всему рыцарству Великого княжества [46, с. 192–196]. Тогда в этих списках Сапеги занимали последние строки — соответственно их весу в государственных делах. А ныне уже к нему, Льву Ивановичу Сапеге, обращаются по всем вопросам в первую очередь — письмо