Где Цезарь кровью истекал (сборник) - Рекс Стаут

– Делай, как я сказал, пожалуйста. У меня нет доверия к полиции. Кроме того, я буду все время смотреть в окно и не хочу, чтобы мой мыслительный процесс прерывался. Нет, до самого низа, будет полно света. Так лучше. И другое окно. Хорошо. Теперь принеси мне белье, чистую рубашку и халат.

– Вам нужно лежать.

– Ерунда. Когда лежишь, к голове приливает больше крови, чем когда сидишь. Если к нам придут, я все равно буду выглядеть ужасно из-за этой чертовой повязки, но хоть не придется извиняться за неглиже. Принеси белье.

Пока он проделывал со своей тушей различные манипуляции, переведя ее сначала в сидячее положение, а потом поставив вертикально, я собирал нужные предметы. Паузы он отмечал громким сопением. Сняв окровавленную пижаму, Вульф с неодобрением осмотрел ее. Я принес влажное и сухое полотенца. Пока мы занимались его туалетом, он давал мне инструкции:

– Все, что мы способны сделать, это перебирать возможные варианты, пока не наткнемся на однозначный факт. Ненавижу такую работу, но сейчас у нас нет другого выхода. Ты знаешь, как зачернить кожу жженой пробкой? Ну, у тебя будет возможность попробовать. Раздобудь пробку, ливрею служителей Канауа-Спа среднего размера. Не забудь о кепке. Но прежде всего закажи Нью-Йорк. Нет, не эти носки, дай черные – возможно, я буду неважно себя чувствовать и не смогу сменить их перед ужином. Нам нужно еще выбрать время дочитать речь. Надеюсь, ты знаешь на память номера Сола Пензера и инспектора Кремера. Да, но, если мы будем говорить с ними, не нужно, чтобы дежурный на коммутаторе узнал об этом. Надо как-то этого избежать.

Глава четырнадцатая

Мой приятель Оделл стоял в вестибюле, держа в руках огромный пальмовый лист. Он бросил на меня недоверчивый взгляд, которого я не заслужил.

– Не собираюсь обсуждать роковой день, – сказал я, – и еще менее собираюсь соваться не в свое дело. Говорю прямо: мне надо только удостовериться, действительно ли частные телефонные разговоры остаются частными. Это не подозрение, а предосторожность. А ты говоришь, что должен спросить дозволения у управляющего. Да какой ты, черт возьми, штатный детектив, если не распоряжаешься в собственном хозяйстве? Ступай со мной. Не понравится мое поведение – начнешь швыряться камнями. И вообще, в этом вашем Канауа-Спа гостям приходится нелегко. Если не зашибут камнем, то зацепят пулей. А?

Даже не стараясь скрыть недоверия, он зашевелился.

– О'кей. В следующий раз, когда мне придет в голову пошутить, я придумаю что-нибудь из жизни ирландских выпивох. Пошли.

Мы миновали вестибюль, спустились на лифте и двинулись по узкому боковому коридору. По его сторонам шли двери с дымчатым стеклом. Оделл открыл одну из них. За ней скрывалась небольшая комната, где не было ничего, кроме протянувшегося на всю длину помещения, футов этак на пятнадцать, коммутатора и сидевших перед ним в креслах, спиной к двери, шести телефонисток. Оделл подошел к той, что сидела с краю, пошептался с ней и показал мне пальцем на третью в ряду. Сзади шея девушки казалась немного костлявой, но, когда она обернулась, я оценил по достоинству нежную белую кожу и многообещающие голубые глаза. Оделл что-то сказал голубоглазой, она кивнула.

– Я придумал новый способ звонить по телефону, – обратился я к ней. – Мистер Вульф из шестидесятого хочет поговорить в Нью-Йорком, а я постою и посмотрю, как вы будете его соединять.

– Из шестидесятого? Это тот, в которого стреляли?

– Точно.

– А вы сказали мне, что я чудо.

– Точно. Вообще-то я пришел это проверить. Если сразу же соедините…

– Извините.

Она повернулась к коммутатору, произнесла несколько слов, послушала и что-то куда-то воткнула. Когда она закончила, я сказал ей:

– Нью-Йорк, Либерти два-три-три-ноль-шесть. Соедините прямо с шестидесятым.

Она усмехнулась:

– Личное руководство телефонными переговорами, а?

– Именно. Давно я так не веселился.

Она занялась делом. Тут я заметил, что Оделл вытащил блокнот и карандаш и что-то усердно записывает. Я выворачивал шею как мог, чтобы заглянуть в его каракули, затем любезно обратился к нему:

– Мне нравится, когда люди знают свое дело, как ты. Чтобы избавить тебя от необходимости напрягать слух, сообщаю – следующий звонок будет по номеру: Спринг семь-три-один-ноль-ноль, Нью-Йорк, Главное полицейское управление.

– Весьма благодарен. Что это он, взывает о помощи, получив легкую царапину на физиономии?

Я что-то промямлил, так как наблюдал за работой телефонистки. Коммутатор был старого образца, и понять, подслушивает она или нет, не составляло особого труда. Девушка нажимала какие-то кнопки, вставляла и выдергивала штекеры. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я услышал ее голос:

– Мистер Вульф? Нью-Йорк на проводе. Говорите, пожалуйста. – Она одарила меня улыбкой: – Вы предполагали, что я кому-нибудь об этом расскажу? Не мистеру ли Оделлу?

Я улыбнулся в ответ:

– Не забивайте свою головку такой чепухой. «Будь умницей, дорогое дитя…

– …И станешь носить бриллианты». Знаю. А вы слышали вот это… Извините.

Оделл никак не хотел уйти. Он ждал добрых четверть часа, пока Вульф говорил с Солом Пензером, и еще столько же, пока босс беседовал с инспектором Кремером. Когда с этим было покончено, я счел своим долгом спросить, что предпочитает телефонистка – бриллианты или рубины? Она ответила, что больше всего хотела бы получить новую Библию, а то старая совсем истрепалась – так усердно она читает Священное Писание. Я сделал вид, будто собираюсь погладить ее по волосам, но она быстро наклонила голову, а Оделл дернул меня за рукав.

Я простился с ним в вестибюле, рассыпаясь в благодарностях, и заверил, что мы не забыли о его притязаниях на место детектива в отеле «Черчилль» и что мистер Вульф при первой же возможности замолвит за него словечко мистеру Лиггету.

Минуту спустя такая возможность представилась мне самому, но я был слишком занят. Спеша выполнить следующее поручение, я шел мимо конюшни, возле которой стояли несколько лошадей и грумы в зеленых куртках. Мне нравится смотреть на лошадей с расстояния десяти футов, и я замедлил ход. Тут-то я и заметил Лиггета, одетого в костюм для верховой езды, явно взятый напрокат. Он спрыгивал с крупного жеребца. Я притормозил, надеясь увидеть еще кое-кого из гостей, но мне не повезло. Не то чтобы я имел что-нибудь против гостей, но человек, который платит двадцать монет в день за номер, всегда или слишком лоснится, или выглядит так, словно родился с больным животом. Уверен, будь я лошадью…

Но меня ожидали дела. Вульф сидел в комнате один уже больше получаса, и хотя я строжайше запретил коридорному впускать к нему кого бы то ни было и запер дверь, но все равно ощущал беспокойство. Так что я помчался в «Покахонтас». У входа мне повстречались Лизетт Путти и Валенко с теннисными ракетками. На веранде сидела с вязаньем мамаша Мондор. Перед самым входом в машине курили полицейский и какой-то уродец в штатском. Обе гостиные были пусты, зато в кухне толпился народ: повара, поварята, официанты, наши кулинары. Все они метались и были страшно возбуждены.

Шли приготовления к обеду, не говоря уже об ужине, который должен был состоять из блюд чисто американского происхождения, дабы иллюстрировать отдельные положения речи Вульфа. Все это, конечно, стряпалось под руководством Луи Сервана, который то и дело возникал откуда-то в белом колпаке и фартуке, смотрел, нюхал, пробовал и давал указания. Я позволил себе ухмылку в адрес Альберто Мальфи, который, тоже при колпаке и фартуке, бегал по пятам за Серваном. Счастливо миновав столкновения с Доменико Росси, я приблизился к председателю. Благородное лицо Сервана нахмурилось, когда он увидел меня:

– А, мистер Гудвин! Я только что узнал об этом ужасном происшествии с мистером Вульфом. Мистер Эшли позвонил из отеля. Мой гость, наш почетный гость… это кошмар! Я навещу его, как только смогу уйти отсюда. Это не очень серьезно? Он сможет быть с нами?

Я приободрил его. Тут подошли еще двое-трое. Я принял соболезнования в адрес босса и убедил их подождать с визитами несколько часов. Затем я сказал Сервану, что ненавижу отрывать от дела занятого человека, но мне необходимо сказать ему несколько слов, и мы отправились в маленькую гостиную. Вскоре он вызвал Моултона, старшего официанта, и дал ему инструкции.

Когда Моултон ушел, Серван, немного поколебавшись, сказал мне:

– Я все же хотел бы видеть мистера Вульфа. Мистер Эшли говорит, что двое моих официантов рассказали ему какую-то ужасную историю. Мне понятно их нежелание… но я не могу… мой друг Ласцио погиб здесь, в моей столовой. – Он провел рукой по лбу. – Ничто не предвещало подобных событий. Мне за семьдесят, мистер Гудвин, но за всю мою жизнь это самое ужасное происшествие… Я должен вернуться в кухню. Кребтри – хороший человек, но чуть легкомыслен, и я не до конца доверяю ему.