Где Цезарь кровью истекал (сборник) - Рекс Стаут

– Абсолютно ничего.

– А хоть какая-нибудь идея, кто мог быть в столовой, у вас есть?

– Никакой.

– Вы думаете, это француз? Блан?

– Не знаю. Сомневаюсь.

– А китаянка, что гуляла по саду, – думаете, она замешана?

– Нет.

– А то, что радио включили именно в то время, это, по-вашему, важно?

– Безусловно. Оно заглушило звук падения Ласцио и его крик, если он кричал.

– Но радио включили специально?

– Не знаю.

Толмен нахмурился:

– Когда я подозревал Берена, то думал, что радио включили в силу чистого совпадения или убийца воспользовался тем, что оно уже работало. Теперь вопрос снова открыт. – Он наклонился к Вульфу. – Я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня. Я не считаю себя дураком, но у меня мало опыта, а вы не только старше и опытнее, но и слывете лучшим в своем деле. Я не привык звать на помощь, даже когда нуждаюсь в этом. Мне кажется, что теперь надо хорошенько побеседовать с Бланом, и я бы хотел, чтобы вы присутствовали. А еще лучше проведите допрос сами, а я посижу и послушаю. Согласны?

– Нет, сэр.

Это застало Толмена врасплох.

– Нет. Я не стану даже обсуждать это. Черт возьми, я приехал сюда отдохнуть! – Вульф скорчил гримасу. – В понедельник я провел ночь в поезде и не спал. Во вторник вы держали меня до четырех утра. Прошлой ночью у меня тоже не было времени спать, потому что пришлось выручать мистера Берена. Сегодня вечером мне предстоит сделать важный доклад перед уважаемыми людьми по вопросу, в котором они большие специалисты. Мне надо освежиться сном, и вот моя постель. А что касается беседы с мистером Бланом, то напоминаю: вы обещали освободить мистера Берена сразу же, как я представлю доказательства.

Его вид и голос не оставляли никакой надежды. Шериф начал говорить что-то, но меня отвлек стук в дверь. Я пошел в прихожую, говоря себе, что, если кто-то попытается отложить наше освежение сном еще на какое-то время, я задушу его и оставлю лежать под дверью.

Возможно, именно такая участь постигла бы Вукчича, но я не мог бороться с женщиной, а его сопровождала Констанца Берен. Я распахнул дверь. Вукчич начал извиняться, но она не пожелала затруднять себя этим и двинулась вперед.

Я догнал ее и удержал за руку:

– Подождите минуту! У нас гости. Здесь ваш приятель Барри Толмен.

– Кто? – она повернулась ко мне.

– Вы слышали. Толмен.

Она развернулась и ворвалась в комнату Вульфа. Вукчич пожал плечами и последовал за ней. Я вошел следом, думая, что если понадобится метла и совок для мусора, то я смогу принести их позже.

Толмен вскочил на ноги и воззрился на нее. Две секунды он был белым как мел, затем лицо его приняло красивый красноватый оттенок, и наконец прокурор заговорил:

– Мисс Берен! Слава богу…

Ледяная волна презрения окатила его. Он так и застыл с раскрытым ртом. Заморозив окружного прокурора, Констанца бросила другой опустошительный взгляд на Ниро Вульфа:

– А вы говорили, что поможете нам! Вы сказали, что заставите их освободить моего отца! – Только самый последний червяк был достоин такого презрения. – И это вы предложили им проверить листки – ну те, с ответами! Вы, наверное, думали, что никто не узнает…

– Моя дорогая мисс Берен!..

– А теперь все знают! Это вы нашли улику против него! Такую улику! А еще притворялись передо мной, мистером Вукчичем и мистером Серваном…

Я поймал взгляд Вульфа и увидел, что его губы шевелятся, хотя и не мог разобрать слов. Сделав шаг вперед, я схватил ее за руку и повернул к себе:

– Послушайте! Дайте же возможность…

Она вырывалась, но я крепко держал.

– Она истеричка. Выведи ее отсюда, – резко распорядился Вульф.

– Я не истеричка, – спокойно ответила Констанца.

– Нет, истеричка. Все женщины истеричны. Их спокойствие – это только пауза между двумя истериками. Я хочу вам кое-что сказать. Будете слушать?

Она стояла и смотрела на него. Он кивнул:

– Благодарю вас. Я объяснюсь исключительно потому, что хочу сохранить дружелюбные отношения с вашим отцом. Когда я предложил сравнить ответы участников с контрольным списком, у меня и в мыслях не было, что это обернется против вашего отца. Наоборот, я считал, что это очистит его от подозрений. К сожалению, получилось иначе, и потребовалось устранить недоразумение, которое я невольно вызвал. Единственным способом сделать это было найти свидетельство, которое подтвердило бы невиновность Берена. Я нашел его. Ваш отец будет освобожден в течение часа.

Констанца в изумлении уставилась на него. С нею произошли те же метаморфозы, что незадолго до этого с Толменом: сначала она стала совершенно белой, потом краска постепенно залила ее щеки.

– Но… но… я не верю. Я только что была там… и они даже не разрешили мне увидеть его…

– Вам больше не нужно туда ездить. Вы встретитесь с отцом здесь сегодня. Я обещал снять с него это нелепое обвинение вам, мистеру Сервану и мистеру Вукчичу и сделал это. Мистеру Толмену предъявлены доказательства. Или вы не понимаете, что́ я говорю?

Она явно начинала понимать, ибо вид ее совершенно изменился. Глаза округлились, от уголков губ к носу протянулись косые складочки, щеки покраснели, а подбородок задергался. Она собиралась разреветься, и, похоже, это было к лучшему. Примерно полминуты ей казалось, что она сможет удержаться, а затем, поняв, что это невозможно, она повернулась и выбежала из комнаты. Это словно вернуло к жизни обмершего Толмена. Не тратя времени на прощания, он ринулся к двери, которую Констанца оставила открытой, и исчез.

Мы с Вукчичем переглянулись. Вульф вздохнул. Шериф зашевелился.

– Вы, конечно, ловкач, – заявил он Вульфу, – и все такое, но, будь я Барри Толмен, вы бы не уехали отсюда ни двенадцатичасовым, ни каким другим поездом, пока все окончательно не прояснится.

Вульф кивнул.

– Всего хорошего, сэр, – произнес он.

Шериф вышел и с такой силой хлопнул дверью, что я подскочил на стуле.

– Мои нервы, словно рыбка, трепыхающаяся на крючке, – заключил я, придя в себя.

Вульф посмотрел на Вукчича.

– Ну, Марко? – осведомился он. – Думаю, теперь мы можем наконец поздороваться. Ты за этим пришел?

– Нет. – Вукчич запустил пальцы в волосы. – Я считал своим долгом быть рядом с дочкой Берена и, когда она решила ехать в Куинби – городок, где находится тюрьма, – отвез ее. А там ей не дали повидаться с отцом. Если бы я знал, что ты уже нашел доказательства, которые оправдывают его… – Он встряхнулся. – А кстати, что это за доказательства? Если не секрет.

– Не знаю, секрет это или нет. Мне они больше не принадлежат. Я передал все властям, теперь им решать, надо ли обнародовать представленные мной сведения. Я тебе одно скажу, и это не секрет: я сегодня не ложился.

– Совсем?

– Совсем.

Вукчич усмехнулся:

– Ты не выглядишь особенно усталым. – Его пальцы снова оказались в волосах. – Послушай, Ниро. Я хочу тебя кое о чем спросить. Дина приходила к тебе сегодня вечером. Так ведь?

– Да.

– Чего она хотела? Если, конечно, ты мне можешь сказать.

– Суди сам. Она сказала, что принадлежит к особому типу женщин. Ей кажется, что ты думаешь, будто я подозреваю тебя в убийстве Ласцио. – Вульф скорчил гримасу. – И она похлопала меня по плечу.

– Она просто дура, – рассердился Вукчич.

– Полагаю, что так. Но очень опасная дура. Хотя, конечно, полынья опасна только для любителей кататься на коньках. Это не мое дело, Марко, но ты сам воспитал в ней это.

– Знаю. Какого дьявола она решила, что я думаю, будто ты меня подозреваешь?

– Ты ей этого не говорил?

– Нет. А она утверждает, что говорил?

Вульф покачал головой:

– Прямо – нет. Однако она сказала, что ты поведал ей о моих вопросах по поводу радио и танцев.

Вукчич кивнул с мрачным видом. После долгого молчания он сознался:

– Да, у нас был разговор. Даже два. Она, без всякого сомнения, опасна. Ей каким-то образом удается… ты должен понимать, она была моей женой пять лет. Вчера я снова близко ощутил ее, она оказалась в моих объятиях. Это не уловки, я знаю все ее уловки, это просто была она. Ты не сможешь этого понять, Ниро, даже почувствовать. На тебя это не произведет никакого действия, потому что ты воздвиг вокруг себя баррикаду. Как ты говоришь, полынья опасна только для любителей коньков. К черту все! Что интересного в жизни, если бояться…

– Марко! – сварливо прервал его Вульф. – Я всегда говорил, что у тебя есть дурная манера. Когда споришь с собой, держи это при себе. Не делай вид, будто убеждаешь меня, и прекрати взывать ко мне. Ты прекрасно знаешь, что интересного в жизни. В ней интересны человеческие существа, среди которых принято благородно и разумно контролировать те потребности, которые роднят нас с собаками. Человек не грызет кости и не лает на заднем дворе от заката до рассвета. Он ест хорошо приготовленную пишу, если может ее получить, в разумных количествах и проявляет свой пыл в разумных пределах.