Где Цезарь кровью истекал (сборник) - Рекс Стаут

Вукчич встал. Нахмурившись, он пробурчал своему старинному другу:

– А я, значит, лаю, да?

– Да. И сам это знаешь.

– Ладно. Мне жаль. Ужасно жаль. – Он повернулся на каблуках и очистил помещение.

Я встал и подошел к окну поправить штору, которая сбилась от бесконечного хлопанья дверьми. В густом кусте прямо передо мною распевала птица. Я понаблюдал за нею. Затем вернулся и поместился напротив Вульфа. Глаза его были закрыты, и я с интересом смотрел, как его тушу колышут глубокие вздохи.

– Во всяком случае, – зевнув, сказал я, – благодарение Богу, все наконец ушли. Уже около десяти, и вам бы неплохо вздремнуть, не говоря уже обо мне.

Он открыл глаза:

– Арчи, я привязан к Марко Вукчичу. Я ловил с ним стрекоз в горах. Ты понимаешь, что этот дурак дает возможность той дуре еще раз сделать его дураком?

Я снова зевнул:

– Прислушайтесь к своим словам. Если бы такую фразу произнес я, вы выгнали бы меня из комнаты. Вы в неважной форме. Говорю вам: нам обоим надо поспать. Разве не этого вы хотели, когда сказали Толмену, что выходите из игры?

– Конечно. Мистер Берен оправдан. Нам больше нечего делать. Мы уедем сегодня же.

– О’кей. Теперь, ради бога, давайте ляжем спать.

Он закрыл глаза и снова вздохнул. Кажется, он намеревался еще немного побеспокоиться о Вукчиче. Тут я ему ничем не мог помочь. Я встал и пошел к двери, собираясь не только вывесить табличку: «Не беспокоить», но и дать соответствующие инструкции зеленым курткам в холле.

Я уже взялся за ручку двери, когда его голос остановил меня:

– Арчи, ты спал дольше, чем я. Я хочу сказать, мы так и не вынули из чемодана текст моей речи. Мне надо ее повторить не меньше двух раз. Ты не знаешь, в каком она чемодане? Достань ее, пожалуйста.

Если бы мы были в Нью-Йорке, я бы тут же оставил службу.

Глава тринадцатая

В десять часов я, отчаянно зевая, сидел на стуле у окна и держал в руках отпечатанную на машинке речь, мое собственное рукоделие. Мы добрались уже до девятой страницы.

Вульф, опираясь на четыре подушки, сидел передо мной на постели, открывая взору приблизительно пол-акра желтой шелковой пижамы. На ночном столике возле кровати красовались две бутылки из-под пива и пустой стакан. Он нахмурился на мои носки и продолжал:

– «…Но неописуемый аромат нежнейшей ветчины из Джорджии, которая качеством, по моему мнению, значительно превосходит европейскую, достигается не за счет способов копчения. Правильное вскармливание и внимательный уход, конечно, очень важны, но с ними в Ченстохове и Вестфалии можно встретиться даже чаще, чем в Джорджии. У поляков и вестфальцев есть хорошие свиньи, умение и знания, но кое-чего у них нет, а именно: арахиса».

Он остановился, чтобы прочистить нос. Я переменил позу.

– «Из свиньи, – продолжал он, – рацион которой на пятьдесят – семьдесят процентов состоит из земляного ореха, получается ветчина невероятно тонкого вкуса и отменной сочности, которая, если ее правильно приготовить и хранить, оставит позади любую другую в мире. Я привел этот пример, чтобы показать один из путей, которым Америка вносит свою лепту в мировую кулинарию, и как еще одно доказательство того, что вклад американцев в почетный список изысканных блюд основан на том, что произрастает здесь и не нуждается в обработке. Краснокожие ели индеек и картофель еще до прихода белых, но вскормленных земляными орехами свиней они не ели. Эта незабываемая ветчина не дар природы, это плод творческой фантазии, упорства экспериментаторов и проницательности знатоков. Похожие результаты достигаются при кормлении цыплят голубикой, которую вводят в их рацион…»

– Минутку. Не цыплят, а домашней птицы.

– Цыплята и есть домашняя птица.

– Вы просили останавливать вас…

– Но не спорить со мной.

– Спор затеяли вы, а не я.

Он помахал рукой:

– Продолжим. «…Которую вводят в их рацион на первой неделе жизни. Аромат четырехмесячного петушка, который с раннего возраста в большом количестве потреблял голубику, когда он приготовлен с грибами, эстрагоном и белым вином, не просто своеобразен, но уникален! Или возьмите другое американское блюдо – кукурузную запеканку с курятиной, луком и яйцом. Это, без сомнения, высокая кухня. Этот пример даже удачнее, чем с ветчиной, поскольку в Европе не растет арахис, которым можно было бы откармливать свиней. Но там есть цыплята». Цыплята. Арчи?

– Домашняя птица.

– Не важно. «Но там есть цыплята и голубика, однако никому на протяжении веков не пришло в голову воспользоваться этим и порадовать нас результатами. Другой пример изобретательности…»

– Эй, подождите! Вы пропустили целый абзац: «Вы можете возразить…»

– Прекрасно. Не мог бы ты посидеть спокойно? Под тобой все время скрипит стул… «Вы можете возразить, что все это не относится к собственно кулинарии, но при ближайшем рассмотрении вы, полагаю, обнаружите тут прямую связь…»

Я встал. Мои руки и ноги онемели, и я просто не мог сидеть спокойно. Не спуская глаз с машинописного текста, я подошел к столу и с наслаждением осушил стакан воды. Вульф монотонно гудел. Я решил больше не садиться и встал посередине комнаты, напрягая и расслабляя мышцы ног, чтобы разогнать кровь.

Трудно сказать, что́ насторожило меня. Я не мог ничего видеть, потому что смотрел в текст, а до открытого окна было не менее десяти футов. Вряд ли я что-нибудь услышал. Однако нечто заставило меня резко повернуть голову. Но даже тогда я засек лишь движение в кустах за окном. И уж совсем непонятно, какая сила заставила меня швырнуть пачку листков прямо в окно. В ту же минуту в окне показался ствол ружья, заклубился дым, запахло порохом и голос Вульфа произнес:

– Посмотри-ка, Арчи!

Я посмотрел и обнаружил, что по его щеке течет струйка крови. Секунду я не мог двинуться с места. Мне хотелось выпрыгнуть в окно, поймать сукина сына и по-свойски проучить его. Вульф не был мертв, он сидел в той же позе. Но крови натекло много. Я подскочил к кровати.

Он разжал губы, чтобы спросить:

– Где рана? Череп? Мозг?

– Черт, нет! – Я был занят осмотром, и от наступившего облегчения у меня сел голос. – Откуда бы взяться мозгу? Уберите руки и сидите смирно. Подождите, я сейчас принесу полотенце. – Я слетал в ванную и, обмотав одним полотенцем его шею, другим стал промокать кровь. – Челюсть, кажется, не затронута, пуля попала в мягкие ткани. Чувствуете слабость?

– Нет. Принеси мне зеркало.

– Подождите, пока я…

– Принеси мне зеркало!

– О господи! Держите полотенце.

Я снова метнулся в ванную, вручил ему зеркало и направился к телефону. Девичий голос ласково пожелал мне доброго утра.

– Да, доброе утро. Разве это не телефон врача?.. Нет, погодите, я не хочу говорить с ним, пошлите его сейчас же сюда, в человека стреляли, номер шестидесятый в «Апшуре»… Я сказал: стреляли, пришлите врача, Оделла и полицейского, если он есть поблизости, и еще бутылку бренди. Поняли? Всего хорошего, вы чудо!

Я вернулся к Вульфу. Всякий раз, когда мне хочется посмеяться, я вспоминаю, как он выглядел в ту минуту. Одной рукой босс придерживал на шее полотенце, в другой держал зеркало, в которое смотрел с непередаваемым отвращением. Я заметил, что губы его плотно сжаты, чтобы кровь не попала в рот, взял носовой платок и снова начал ее промокать.

Он чуть дернул плечом.

– Кровь затекла мне за воротник. – Он подвигал нижней челюстью. – Когда я делаю так, то ничего не чувствую. – Он положил зеркало на кровать. – Ты не можешь остановить это проклятое кровотечение? Послушай, не нажимай так сильно. Что это там, на полу?

– Ваша речь. Думаю, в ней дырка от пули, а так все в порядке. Вам нужно лечь. Не спорьте, черт побери! Подождите, я уберу эти подушки.

Я заставил его принять горизонтальное положение, подложил ему под голову пару небольших подушек, затем намочил полотенце и поместил ему на голову. Он закрыл глаза. Я успел сменить полотенце два раза, прежде чем раздался громкий стук.

Явился толстенький лысый доктор, в очках, с чемоданчиком, и сестра. Не успел я проводить их к больному, как еще кто-то пожаловал из холла. Это был Клей Эшли, управляющий Канауа-Спа. Он напустился на меня:

– Ктоэтосделалкогдаэтослучилосьгдеонктоэто?

Я попросил его заткнуться и вернулся к врачу и сестре. Лысый док был совсем не шляпа. Сестра поставила чемоданчик на стул, а док склонился над Вульфом, не задавая мне никаких вопросов. Вульф попробовал повернуться, но врач приказал ему лежать смирно.

– Черт побери, должен же я видеть ваше лицо! – запротестовал Вульф.

– Зачем? Чтобы убедиться, что я врач? Все в порядке. Лежите спокойно.

– Что это за чертовщина? – послышался голос Клея Эшли где-то возле моего локтя. – Вы говорите, в него стреляли? Что произошло?

– Тихо там, пока я не разберусь, что́ с ним, – даже не обернувшись, властно распорядился док.

В дверь снова настойчиво постучали. Я пошел открывать, и Эшли последовал за мной. Это был мой приятель Оделл с парочкой полицейских. За ними маячила зеленая куртка из главного холла.