Жизнь на общем языке - Татьяна Александровна Алюшина

Нет. Не ошиблась: широко шагая, торопясь, к ней приближался Матвей Андреевич Ладожский собственной персоной, главный герой всех ее сновидений и виновник всех ее переживаний и душевных терзаний.

– Привет, – подойдя к ней, поздоровался Матвей.

– Привет… – прошелестела в ответ Клавдия, находясь в растерянности от неожиданности, и спросила: – Ты меня что, тут ждал? Или как-то мимо?..

– Я тебя ждал, – кивнул он.

– Зачем? – не приходя в «сознание», спросила Клавдия.

– Поговорить, – объяснил Матвей.

– Здесь? – обвела она удивленно рукой арку, из которой только что вышла, и проспект со стоявшими в глухой пробке автомобилями у Ладожского за спиной.

– Ну, для начала можем сесть в машину, – предложил он. – Или, если хочешь, зайдем в кафе, – кивнул он в сторону кафешки.

– В кафе не хочу, – честно призналась Клава. – Давай начнем с машины.

– Давай, – с явным облегчением согласился Ладожский и взялся за лямку ее рюкзака, просто сообщив: – Я понесу.

– Ну неси, – разрешила Клава.

– Тут совсем рядом, – не сильно информативно сообщил он, закидывая ее рюкзак на плечо и придерживая Клавдию под локоток.

Его машина обнаружилась действительно совсем рядом – буквально за углом, припаркованная у тротуара на разрешенной стоянке.

Положив рюкзак на заднее сиденье, Матвей открыл перед Клавдией дверцу пассажирского переднего, помог приподняться и забраться в высокий джип, закрыл за ней дверцу, торопливо обежал капот и сел сам на водительское место.

Захлопнул дверь, отсекая уличный шум от салона. И…

Они молчали. И на сей раз это их неловкое и какое-то вымученное молчание весьма ощутимо давило на обоих.

– Клав… – нарушил сгустившуюся маятную тишину Матвей, неожиданно развернулся всем корпусом и потянулся за чем-то назад. – Это тебе, – выпрямившись, протянул он ей букет роз.

Да не простых себе роз, а именно таких, какие больше всего любила Клава: крупных, как хризантемы, разваливающихся бледно-розовыми лепестками, старинного кустового сорта, совершенно одуряюще, бесподобно пахнувших поздней осенью, прозрачным небом с высокой синью, приглушенным солнцем, спелым виноградом, сладким вином и счастьем…

– Запоздалые цветы… – прошептала Клавдия, прижимая к себе букет, готовая расплакаться.

– Да, – вздохнул покаянно Матвей, – запоздалые. Я как-то выпустил из виду этот момент.

– Откуда ты узнал, что я люблю именно такие? – подняла на него переполненные слезами глаза Клавдия.

– Спросил у Софьи Михайловны, – объяснил Матвей.

– А что ты еще у нее спросил? – напряглась Клавдия, сразу же забыв плакать.

– Когда ты сегодня заканчиваешь прием, – доложил Ладожский.

– И все? – уточнила она.

– И все, – кивнул он, явно думая о чем-то ином, и неожиданно признался: – Не знаю, как начать разговор. Нервничаю ужасно.

– Ты нервничаешь? – подивилась Клава.

– Еще как, – уверил ее Матвей и таки решился: – Я был неправ, Клав.

– Разве ты бываешь неправ? – удивленно посмотрела на него она. – Ты же всегда все старательно обдумываешь, прежде чем что-то делать или говорить.

– Обдумываю, – подтвердил он, – старательно. Но в этот раз я допустил тяжелую ошибку. Случается, что я не всегда правильно что-то рассчитываю или пропускаю важные параметры проблемы. – Подумал и уточнил: – Правда, редко.

– И в чем ты ошибся?

– В том, что ожидал от тебя немедленного согласия на мое предложение, не приняв в расчет и не подумав о том, что у тебя сын и Софья Михайловна…

– И Роберт Ромуальдович, – внесла дополнение в список Клавдия.

– И Роберт Ромуальдович, – на полном серьезе кивнул, соглашаясь с ней, Матвей. – И тебе необходимо думать не только о себе, но и об их интересах и жизни.

– Необходимо, – подтвердила Клавдия.

А он снова замолчал. Молчала и Клава, наклонилась к цветам, с удовольствием вдыхая аромат роз. Ладожский вдруг снова потянулся на заднее сиденье, а повернувшись обратно, вручил Клавдии пакет с чем-то твердым и прямоугольным внутри, почему-то забрав у нее из рук розы.

– Тебе будет неудобно, – пояснил он, снова сунувшись назад, убирая букет, – пусть пока здесь полежат.

– Ну пусть, – озадаченно согласилась она, потерявшись немного от таких рокировок.

– Открывай, – предложил Матвей, снова ровно усаживаясь.

Осторожно заглянув в пакет, поизучав пару мгновений его содержимое, недоумевающая Клавдия извлекла из него плотно закрытый на защелки объемный, непрозрачный контейнер.

– Это что? – спросила она у Матвея. – Бабочки, что ли? Ты решил компенсировать сразу все недочеты, допущенные во время предложения выйти за тебя замуж? – спросила она.

– Нет, – коротко ответил Матвей и добавил непонятно: – Это другое. Открывай.

И она открыла… и задохнулась от неожиданности.

Внутри контейнера лежали крупные красно-розовые квадратики сочного арбуза, поблескивающие атласными, влажными бочками, утыканные большими черными косточками, и распространяли по всему салону невероятный, потрясающий аромат, на какое-то время перебивший даже запах роз.

– Это… – Клавдия не смогла договорить. Оторвала взгляд от содержимого контейнера и посмотрела потрясенно на Матвея.

– Ягода арбуз, – улыбнулся он, кивнув. И объяснил: – Я подумал, может, этот будет таким же вкусным, как тот из твоего детства?

А она смотрела на него во все глаза, не в состоянии ничего сказать, настолько ее захлестывали чувства и эмоции, и вдруг совершенно неожиданно заплакала.

– Клав, ты чего? – перепугался Ладожский, поддавшись к ней в нешуточной тревоге. – Что случилось?

– Ничего не случилось, – покрутила она энергично головой. – Просто мне теперь нравится плакать, – пояснила свое состояние и спросила: – Я его поем, ладно? – И объяснила каким-то извиняющимся тоном: – А то совершенно невозможно просто смотреть на него и нюхать.

– Ну разумеется, Клав, ешь, – усмехнулся ее просительному тону Матвей, – я же его для тебя принес.

– Ум-м-м… – прикрыв глаза от наслаждения, протянула восторженно Клава, отправив в рот первый кусок.

Прожевала, проглотила и потребовала:

– Ты тоже ешь, а то не получится так же здорово, как тогда. – И поделилась впечатлениями: – Обалденно вкусный арбуз. Где ты раздобыл такую прекрасную ягоду, декабрь же?

– Да вот раздобыл, – усмехнулся Матвей, отправляя в рот кусок арбуза. Прожевал, проглотил и кивнул, соглашаясь: – Действительно вкусный. Повезло. – И сказал с ноткой раскаяния: – Я, наверное, слишком поспешил с предложением. Не ухаживал, как полагается, за тобой, не дарил цветов, конфет и подарков, не водил в театры, на балет и в кино. Не знаю… – явно нервничал он, – на море не возил. Я был уверен, что все это мы с тобой обязательно сделаем, но после того, как поженимся. Мне хотелось, чтобы ты как можно скорей стала моей женой… ну а то вдруг исчезнешь… сбежишь от меня еще лет на двадцать, – пошутил он, нервно усмехнувшись. – Мне очень надо, чтобы все у нас было вместе: вообще вся жизнь и все, что в ней происходит. – Замолчал, подумал и внес уточнение: – Вместе, вдвоем.

Он почему-то ужасно нервничал и никак не мог совладать с эмоциями и чувствами, переполнявшими его, оттого говорил сбивчиво,