Жизнь на общем языке - Татьяна Александровна Алюшина

– Да-а-а… – снова вздохнув, задумчиво протянул Матвей, соглашаясь с мамой. – По душам, откровенно, это хорошо. По душам – это замечательно. – И, выдохнув, улыбнулся, обнял Анастасию Игоревну и поцеловал в ее висок: – Мам, какая же ты у меня умная.

– Я-то да, – согласилась, усмехнувшись, она, – умная. А вот ты, сынок, похоже, в этот раз сглупил.

– Сглупил, – согласился с ней Матвей. – И теперь надо постараться мою глупость и просчет как-то исправить.

– Ты уж постарайся, – попросила его мама. – Постарайся.

Прошла еще неделя, но Ладожский так и не звонил, и не писал.

Вернулись Вася с Пашкой из Тывы. Василий выглядел пободрей, получше и здоровей, чем неделю назад, когда улетал на родину. Может, и на самом деле его там «человек хороший, но мракобес» подлечил или весь Валюшин род, в котором много знатных травников и есть свои целители.

Клавдия не стала его расспрашивать на эту тему, да и на долгие разговоры времени у них не нашлось бы: прилетели Василий с сыном поздним вечером, только и успели чай попить, и завалились спать. А совсем ранним утром они провожали Василия туда, за ту самую «ленточку».

– Вась, – предприняла еще одну, заранее обреченную попытку его отговорить Клавдия, – ну куда? Такое тяжелое ранение было, чудом же живой остался. Может, хватит? Детей же четверо, Валюха…

– Да все нормально будет, Клавуня. – Он притянул ее к себе и обнял, успокаивая и объясняя тихо на ухо: – Не могу я не поехать, там ребята мои, как я их оставлю. Да и брат пошел, ты же знаешь. Там сейчас большая нужда в крепких ребятах с хорошей реакцией и правильным глазомером.

Василий чуть отстранил ее от себя, посмотрел в лицо и усмехнулся:

– Как говорит наш замполит: «Сейчас важней надиндивидуальные ценности, одна из которых защита Родины. Мы обязаны отодвинуть свои шкурные интересы и сделать все, чтобы защитить Россию». – И добавил от себя: – Вообще-то, Клав, жить стоит только ради того, ради чего ты можешь умереть.

– О-о-о… – протянула безнадежно Клавдия, реагируя на его высказывания, и попросила. – Как там говорилось в известной книге: «Об одном прошу тебя, друг Аркадий, не говори красиво». Не грузи меня, Вась. И хочу тебе заметить, что «крепкие ребята с хорошей реакцией и глазомером» нужны не только на войне, но и нам здесь, в мирной жизни. – И, посмотрев ему в лицо, попросила уже со всем серьезом: – Береги себя изо всех сил. И вернись живым.

– Я постараюсь, Клавуня, постараюсь, – пообещал он, снова обнимая и прижимая ее к себе.

Провожать Василия до приехавшей за ним машины Клавдия не стала, лишь смотрела в окно в кухне, как он подошел к большому джипу, открыл дверцу, задержался на пару мгновений. Подняв голову, посмотрел на окна их квартиры, увидел Клаву, помахал ей прощально и сел в машину.

А Клава, уткнувшись лбом в оконное стекло, расплакалась.

– Клавдия, – строгим тоном обратилась к ней Софья Михайловна, – что с тобой происходит? Чего это вдруг ты взялась рыдать?

– Мне нравится плакать, – шмыгнув носом и не меняя позы, ответила Клава бабушке.

– Раньше за тобой такие пристрастия не замечались, – заметила Софья Михайловна и спросила: – Или это связано с Матвеем?

Клавдия отлипла от стекла, вытерла ладошкой слезы, шмыгнула еще разок и, повернувшись к бабушке лицом, заверила:

– Это совершенно определенно связано с Матвеем Андреевичем.

– У вас разладились отношения? – усаживаясь за стол, спросила бабушка.

– Это настолько заметно? – невесело усмехнулась Клава.

– Клавдия, не тупи, как ты любишь говорить, – приструнила ее бабуля. – Я не слепая, не глухая и, слава богу, не в маразме, чтобы не заметить, что с тобой происходит. Ты вернулась из Монголии влюбленная, воодушевленная, вся парила и летала, как девчонка-подросток. И каждый вечер болтала с Матвеем по телефону и все смеялась. Но последние недели ты пребываешь в тяжелом нервном и напряженном состоянии и вон, – кивнула она подбородком на внучку, – плакать частенько начала. Нет, я понимаю, пока Матвей находился в опасной поездке на фронт, ты переживала и беспокоилась о нем, поэтому и находилась в подобном состоянии. Но, насколько мне известно, прошло уже две недели после его возвращения, а ты все в том же стрессе и тоске. И уже не болтаешь с ним по телефону. Поэтому я спрашиваю тебя: что такого между вами произошло, что ты находишься в таком нервическом состоянии?

– Матвей Андреевич предложил мне выйти за него замуж, – отчеканила ответ Клавдия.

– Ну, по мне, так это очень хорошее предложение, – улыбнулась Софья Михайловна и уточнила, видимо, на всякий случай: – Надеюсь, ты дала свое согласие?

– Нет конечно, – подивилась бабушкиной уверенности Клавдия.

– Позволь узнать почему? – надменно-вопросительно приподняв одну бровку, поинтересовалась Софья Михайловна.

– Ну, булечка, – почти простонала от необходимости что-то объяснять Клавдия, – мы же совсем не знаем с ним друг друга.

– А что, позволь уточнить, тебе требуется знать такого о Матвее помимо того, что ты о нем уже знаешь? – проделала снова трюк с бровкой Софья Михайловна, несколько озадачив вопросом Клаву. – Сколько у него было женщин и каких? Так ни один нормальный, уважающий себя мужчина никогда и никому не станет рассказывать о своих прошлых романах и увлечениях. Про серьезные отношения – да, расскажет, и только лишь для того, чтобы объяснить причины, по которым те отношения не удалось сохранить. Что еще ты хотела бы про него выяснить? Храпит ли он ночью, ходит ли в трусах по квартире или вообще без оных, закрывает ли зубную пасту и поет ли в душе, когда моется, и тому подобное? Так, дорогая моя, такое познается только путем совместной жизни. Самое главное, важное и основное тебе об этом мужчине уже известно: он честен, порядочен, надежен и по-настоящему предан своим близким. Это сильный волей и духом человек, труженик и ученый. Настоящий мужчина, и, что очень важно, тебе хорошо известна его семья. Мало кому из женщин доступен такой объем информации о мужчинах, с которыми они связывают свою жизнь. К тому же хочу тебе напомнить, что ты не сильно, как говорит Павел, заморачивалась таким вопросом, когда стала жить с этим твоим Владом.

– Просто я не относилась к нему настолько серьезно, да и к совместной с ним жизни относилась как к явлению временному, – пояснила Клавдия. – К тому же я его не любила.

– А Матвея, как я понимаю, ты любишь? – коротко усмехнулась Софья Михайловна.

– Да уж, елки его метель, – вздохнула обреченно Клавдия, – люблю. – Она посмотрела на бабулю страдающими глазами. – Да еще как, бабуль! – Еле