Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хирдманы слонялись по двору с удрученным видом, у челяди все валилось из рук. Только Мамалай, произведенный в тиуны, не забывал, что коров нужно доить, а еду готовить, но и он притих, лишь шепотом воссылал молитвы за госпожу своим булгарским богам.
Еще позже к Свену заглянул Велерад и на вопросительный взгляд мотнул головой: еще нет.
– Там с нею Сванхейд, опять пришла, – попытался он успокоить брата. – Сказала, что больше не уйдет, пока все не кончится. Сванхейд сделает все, что возможно. Она знает какие-то нужные руны и умеет призывать дис на помощь… Смотри! – Он улыбнулся. – С нею там мать, Сванхейд и Илетай. Их три, и каждая рожала по три раза. Это получается девять…
– Девять чего? – Свенельд уловил упоминание священного числа плодородия, но не понял, что это значит.
– Ну, девять благополучно принятых младенцев, считая и нас с тобой. Неужели они все втроем с одним твоим не управятся?
Потом Велерад ушел – у него дома сидели свои три младенца из тех девяти. Свенельд опять остался один. Всю ночь он не спал, даже не ложился. Подумал было пойти к отцу, но отмахнулся от этой мысли – не хотел видеть жалеющие глаза и слышать насильственно-бодрые речи. Пусть отец лучше спит. Свен то ходил по избе, то садился, то опускал голову на подушку, но боялся заснуть и быть разбуженным ужасной вестью. Как никогда остро он ощущал свое одиночество. Был бы с ним Годо! Из брата его был плохой утешитель, но само его присутствие всегда придавало Свену силы и бодрости. Но Годо ушел во тьму, и оттого сильнее было ощущение, что туда тянет и весь мир. Ближе к утру Свен уже был близок к мысли, что пусть бы тролли взяли этого ребенка, только бы все кончилось поскорее!
Начало светать. Никто не появлялся. Несколько раз Свен решал сам пойти к бане, но делал два-три шага и замирал на месте. По пути навстречу вражеским клинкам он не боялся – в начале битвы его охватывала злость и шальная радость. Вспоминая недавнее сражение с мерей на Келе-озере, он завидовал самому себе – тогда было легко! А сейчас он терял силы от ужаса перед той вестью, что может его ждать. Она же тонкая, как тростиночка, хрупкая, как цветок… И еще такая молодая… С тремя из четырех все обходится благополучно… А с четвертой? Неужели Вито три года ждала его, чтобы дождаться… и с тем принять свою смерть?
Чувствуя, что какая-то рука стиснула сердце и не дает дышать, Свенельд вышел со двора и побрел к близкому берегу Волхова. Он слышал крики, что-де река тронулась, но не придал значения. А теперь сообразил – Волхов вскрылся! Когда в начале зимы Волхов замерзал, а потом весной вскрывался, это было одно из самых важных событий в жизни Хольмгарда за весь год. Волхов – не просто большая река. И не дорога, по которой попадают из Хольмгарда в Ладогу и далее в Варяжское море. Волхов – это стержень, на котором держится весь мир Гардов, ствол Мирового Ясеня, только состоящий из воды. Это и вода, и тело змея-бога, и воплощение Велеса, и сама Бездна, текучая бездна, дорога на тот свет. Лед на нем давно уже подтаивал, ломался по краям, давал полыньи и трещины. Уже несколько дней по нему не ходили, опасаясь провалиться. А сегодня утром стало видно – он движется. Ледяной покров, на вид еще почти сплошной, полз вдоль кромки, и оставшиеся с зимы отпечатки полозьев, конских копыт, вмерзшие в лед комки навоза и соломы двигались мимо причала Хольмгарда. И такая невиданная мощь стихийной, божественной силы ощущалась в этом движении – легко ли сдвинуть с места это бесконечное ледяное полотно! – что оторопь брала. На берегу еще лежал снег, почти не потревоженный весенним теплом, а ледяные поля меж берегов, на вид такие схожие со снеговыми полями – двигались, и довольно быстро. Кое-где в этой белизне виднелись трещины, проломы, щели, и в них блестела темная вода. От этой воды трудно было оторвать взгляд – Ящер, проснувшись, смотрел через них в мир живых, жадно впитывал свет и первые лучи настоящего тепла. Делалось жутко – будто сейчас это освобожденное чудовище покажется на поверхности, разламывая лед снизу, и полезет на берег. Понятно, почему в былые времена Ящеру в эту пору отдавали девушек – иначе возьмет сам, и много больше.
И снова Свен подумал о Годо. Брат остался для него воплощением силы, упорства, несокрушимости. Если бы дух Волхова вышел на сушу в человеческом облике – он был бы похож на Годо. Свен легко воображал себе брата, сидящего за столом в огромном пиршественном покое Валгаллы, за бесконечным столом среди сотен древних витязей. Но сейчас вдруг показалось, что брат где-то рядом. Вот здесь, в этом движении льда по воде, мощь на мощи, сила на силе… Весна – время, когда вскрываются реки и просыпаются мертвые. Сердце защемило такой болью от чувства этой близости и недоступности, что в глазах возникла резь. Свен не умел плакать и не понял, отчего все вокруг вдруг стало как в тумане.
– Господин!
Протирая глаза рукой, Свен обернулся. К нему бежала Беряна, даже без платка, с накинутым на плечи кожухом. Из косы выбились русые прядки и трепетали на ветру, голубые глаза блестели, будто это не челядинка, а некая дева весенних вод.
– Идем за мной, господин! – задыхаясь, крикнула она. – Тебя зовут!
– Что? – Свен шагнул к ней, обливаясь внутренней дрожью.
Но Беряна только помахала рукой и устремилась к бане. Однако ее раскрасневшееся лицо и блеск глаз уже дали ему ответ. От сердца отлегло – не могла она с таким лицом быть вестницей несчастья.
До бани у протоки было недалеко. Подходя, Свен заметил взмывающие к небу, порванные влажным весенним ветром клубы дыма. У самой бани Домачко, отцов челядин, раздувал костерок, рядом лежала целая груда влажной соломы и большой ком свернутого тряпья, тоже мокрого, с темными пятнами крови. Значит, все совсем закончено, раз уже вынесли жечь солому и тряпье, оставшееся после родов.
Беряна вошла первой, за нею Свен. Внутри обнаружились три женщины: Радонега, Сванхейд, Илетай. Точно как три норны или суденицы – пожилая, помоложе и самая молодая. Все они обернулись ему навстречу. У Радонеги на глазах блестели слезы, и даже морщины на лице, казалось, опустились от усталости и облегчения. Чуть раскосые глаза Илетай весело блестели. У Сванхейд, стоявшей между двумя другими, лицо было важное и торжественное, и она держала на руках какой-то сверток.
В свертке этом Свенельд мигом признал свою рубаху – ту, что надел вчера утром, а потом ее у него забрали. Сказали, что так надо. Теперь ее зачем-то держала на руках сама госпожа Сванхейд.
Медленно и величаво она сделала шаг вперед. Свенельда пробрала дрожь. Он будто очутился на небе, где ему навстречу выходят норны… Он еще жив? Это что ему протягивают – новую его жизнь? Возрожденного Бальдра?
– Вот твой сын, – сказала Сванхейд. – Возьми его на руки.
Свенельд только сглотнул. Сын… То самое, чего он ждал с прошлого лета, когда в конце жатвы супруга наконец сообщила ему, что затяжелела. Нет, с того давнего лета, когда он привез сюда Витиславу… целую вечность назад.
– Не бойся! – подбодрила Илетай. – Его уже обмыли, перепоясали и покормили, он тебя не съест.
Его уже по всем правилам перевели с того света на этот, для родного отца он, едва не сгубивший мать, уже безопасен. Хотелось спросить: «Он настоящий?». Сванхейд подошла вплотную – губы ее были слегка поджаты в попытке сдержать усмешку над растерянностью Свена, – и вложила сверток ему в руки.
– Мальчик такой крупный, поэтому долго не мог выбраться на свет. Сейчас он немного бледен, ему ведь тоже нелегко пришлось, но он здоров и хорошо сложен. Редко увидишь такого славного младенца.
Свен увидел продолговатое личико с зажмуренными глазами, на чуть припухшей маковке – влажная поросль темных волос. Было страшно, словно ему дали какого-то огненного змея… выходца из бездны – той, что нынче вскрылась. Хотелось спросить, как о чужом: а как его зовут? – чтобы познакомиться, но тут Свен вспомнил, что он-то и должен дать ребенку имя.
