Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая

там, эта его мерянская жена, пусть он, взяв другую, по сути отказался от Снефрид – не потому, что разлюбил, а потому что считал, что судьба развела их навек. Снефрид не могла и упрекнуть его за это решение – Ульвар часто бывал неразумен, но в этом случае рассудил здраво. И для нее он сделал все, что мог сделать – передал ей весть, чтобы она считала себя свободной. Будь он жив – он был бы изумлен, и рад, и смущен, и горд тем, что она проделала ради него такой путь… Нет, сейчас она не лежала бы с ним в постели – эта постель занята другой женой. Но Ульвар и тогда не унывал бы и подбадривал бы их обеих, обещая что-нибудь придумать… Снефрид едва не фыркнула вслух, воображая, что такое тут можно придумать. Уж делить своего мужа с мерянкой она точно не стала бы.

Мерянка Козадай, или как ее там! А она уж чего только не выдумывала, пока ждала его: что он стал начальником кейсаровой стражи в Грикланде и женился на дочери какого-нибудь архонта, или что его похитила великанша и погрузила в колдовской сон… «Ульвар не променяет меня на другую, – уверяла Снефрид когда-то отца, – он не такой!» Она не упрекала бывшего мужа, но еще раз убедилась, как глупы все попытки предсказать, как поведет себя человек, даже если ты его хорошо знаешь.

Ведь ее предупреждали: Всеотец не проигрывает. Не сумев ее остановить на пути, Один сделал сам путь бессмысленным. Но у Снефрид не было ощущение проигрыша. В конце пути она нашла не пустоту. Она нашла… Большие, блестящие отсветом огня глаза Арнора снова встали в ее памяти, и от их пристального взгляда ее наполнило блаженство.

Арнор на своем месте осторожно перевернулся с боку на бок. Еще не спит. Может, он женат, пришла запоздалая мысль. Найдется множество причин, почему его жены сегодня вечером тут не было. Но Свенельд о ней не знал, а если бы Арнор женился за время их разлуки, Свенельду стали бы об этом рассказывать, и она тоже услышала бы. Нет, будь он женат, он не смотрел бы на нее такими глазами – как будто вся его прежняя жизнь была нужна только для того, чтобы рассказать о ней Снефрид. У них не могло бы возникнуть это удивительное, упоительное чувство взаимного доверия, как будто это к нему, Арнору, она ехала через полсвета, а он ее ждал. Упоительное чувство душевной близости с тем, кого узнала сегодня впервые, бескорыстный восторг от одной мысли, что такой человек есть на свете, блаженство смотреть в его глаза, привязанность, нежность, робкое влечение… Все то, с чем она в своих странствиях еще не встречалась.

Она преодолела множество превратностей и опасностей, чтобы добраться до края Мидгарда и здесь… влюбиться? После всего, что она пережила за последний год? Эта мысль приводила Снефрид в изумление, а за ним шло ликование. Она совсем не знает Арнора сына Дага, но стоило только вспомнить его лицо, как ее охватывало ощущение красоты, хоть по общепринятым меркам он, пожалуй, не был так уж красив. И возникала убежденность: нет, не напрасно она проделала этот путь – на край света, до самого Утгарда, как ей и было предсказано. Владыка Павших лишил ее встречи с Ульваром, но Невеста Ванов, его вечная соперница, нашла способ наградить ее за верность их общему пути. Ведь Фрейя никогда не сдается…

* * *

Но вот пришло новолуние, миновали самые темные в году сорок дней. Когда луна станет полной, наступит месяц гои, как его называли на Севере, и придет Дисатинг – весенний праздник в честь дис. Уже пора было готовиться к нему, ставить пиво, но у Арнэйд опускались руки при мысли, что придется отмечать праздник, готовящий приход нового лета, без братьев. Как в те две долгие, унылые зимы, когда они были на Хазарском море, а Даг в эти дни, когда в Северных Странах приносят жертвы «за победы конунга», просил у богов побед и удачи для сыновей.

– Едут, едут! – закричали однажды под вечер. – Это наши! Это Арнор!

Бросив все дела, женщины Силверволла побежали к воротам. Был теплый вечер конца зимы, когда влажный запах талого снега бьет в голову сильнее медовухи, и душа, съежившаяся за зиму, рвется расправить лепестки, как цветок. По тропе вдоль Медвежьего ручья приближался конный отряд. Стоя в толпе женщин, Арнэйд и Снефрид с замиранием сердца считали всадников. Досчитав лишь до пяти, Арнэйд узнала в одном старшего брата и схватила Снефрид за руку:

– Вон он! Арни!

Снефрид, чье знакомство с Арнором продолжалось считанные дни, еще не умела узнавать его издалека.

У четверых позади седла сидели женщины.

– Да они с полоном! – воскликнула Гисла.

– Видно, те, из Келе-бола! – заговорили женщины.

– И мой внук с девкой! – всплеснула руками Вефрейя.

– А Кеденей везет овцу! Вон у него позади седла!

– Кеганай, почему твой брат везет овцу, когда у всех девушки?

В толпе засмеялись беспокойным смехом – с тревогой, с облегчением. Всадников было двенадцать, и над кучкой женщин повеяло надеждой, что свои все целы.

Вот они под радостные крики въехали в ворота. Арнор поднял руку, приветствуя сестру и Снефрид. Вслед за ним и Виги они направились к Дагову двору. Когда подошли, оба брата уже спешились, и Арнэйд первой подошла их обнять. Одного, второго, торопясь ощутить холод кожухов и плащей, запах ремней, конского пота, дыма, запах усталого мужского тела – самая сладкая и желанная смесь запахов для женщины, которая долго ждала. Торопливые, неловкие поцелуи холодных сухих губ, хриплый голос, задающий первые вопросы, все ли дома хорошо, волнение и смятение после долгой разлуки. Пристальный взгляд в глаза – ты ли это? Тот ли, какой уходил? Или другой?

– С вами все хорошо? Вы не ранены?

– Мы уже знаем о ваших делах. Тойсар нам передал вести.

Виги таращил изумленные глаза на незнакомую молодую женщину, которая стояла рядом с его сестрой с таким видом, будто тоже здесь живет. Конечно, он знал о Снефрид – люди Свенельда не раз успели рассказать, что привезли в Силверволл путешественницу с серебристыми глазами, и намекнули, что его брат успел с ней особенно крепко подружиться. Но одно дело – слушать, а другое – видеть перед собой женщину, которая и впрямь будто вышла из сказки, рассказанной зимой у очага.

Арнор остановился перед Снефрид, но поцеловать ее не решился. Он знал ее три дня, а вспоминал потом много больше и под конец уже не был уверен, что она ему не приснилась. И вот она стоит перед ним – яркие пятна румянца на белом лице, блеск серебристо-серых глаз, а черты лица от волнения кажутся более жесткими, менее красивыми, чем обычно, но это же убеждает, что она, дева зимы, – не видение.

– Идемте в дом! – потянула братьев Арнэйд. – Веденга, займись лошадьми.

В доме Ошалче вышла навстречу пасынкам – с серебряным ковшом пива и миской лепешек, встречая их, как дорогих гостей. Даг обнял сыновей, глубоко вздыхая от облегчения.

– Я уже знаю, – тоже сказал он. – Говорят, вы разорили Келе-бол… начисто?

– Свенельд сказал: никто не будет рассказывать, что бросил вызов власти Олава, отказался платить дань и после этого остался в живых. – Арнор слегка развел руками.

– Ати, ты бы видел, как он разил их верхом, с коня! Они подумали, что это керемет Синего камня – кричали, мол, Канде-ку-керемет!

– Я и есть Камень! – намекая на свое прозвище, Арнор постучал себя по голове, где прятался под волосами маленький шрам от стрелы. – А Хравна-кузнеца мы в горшке привезли.

– Что? – удивился Даг, а потом сообразил. – Кугу Юмо! Неужели вы…

– Не мы. Видно, хазары его со зла зарубили перед самой битвой, когда он отказался против нас воевать. Топором меж лопаток. Свенельд не велел тело там оставлять – все-таки свой человек. Надо прах в Арки-Вареж переслать. У него же дочь осталась.

– Умывайтесь, мы сейчас подадим… – К ним подбежала Арнэйд. – Вы хотите есть или сначала мыться?

– Сначала мыться, потом есть, а тем временем баню топить.

– Латуган, Идави! Бегом топить баню!

Пока братья раздевались и умывались, Арнэйд со служанками собирала на стол. Снефрид поливала им на руки над лоханью; Арнор глянул на нее и улыбнулся, осознавая, что мечта его сбылась – он вернулся и снова видит ее.

Арнэйд вынула из ларя чистые сорочки, чтобы за столом братья имели приличный вид. Проходя мимо стола, она, переполненная радостью, наклонялась, обнимала каждого сзади и целовала в жесткую щеку. Снефрид понимала, что неприлично показывать перед хозяевами свои чувства к одному из сыновей, и того же сделать