Гайда! - Нина Николаевна Колядина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А эти что? – Кожевников кивком показал на стоявших рядом с Желтковым крестьян. – Они чем занимались?
– Да ничем. В горнице на лавке сидели.
– Оружие при них было?
– В руках ничего не держали, но ружья в избе имеются.
– Так, мы с братцем охотники, – подал голос один из задержанных. – У нас завсегда двустволки были. Как же без них?
– Знаем мы, какие вы охотники! До народной власти вы больно охочи, до советских работников, которых вы и такие, как вы, нещадно убиваете! – резко отчеканил Кожевников и, сделав жест рукой в сторону церкви, приказал конвоирам:
– К стенке их!
– Помилуйте! Да за что же? – взмолился один из братьев.
Не обращая внимание на протесты мужиков, красноармейцы штыками подталкивали задержанных к церковной стене. Желтков остался на месте, но комиссар таким же жестом показал и на него:
– И этого туда же.
– Люди! – воскликнул побледневший Желтков. – Да что же это такое делается!
Толпа снова загудела, но увидев направленные на них стволы, крестьяне затихли.
– А то и делается, Желтков, – зло прищурился Кожевников, – то и делается, что Красная армия уничтожает всякую сволочь, которая народ баламутит, против Советской власти его настраивает, не дает мирную жизнь в деревне налаживать. А что касается тебя, Желтков, то ты не просто сволочью оказался, но еще и предателем, из-за которого сегодня, здесь мои товарищи погибли. Это ведь ты бандитов предупредил, что наш отряд к селу подходит? Ты да дружок твой, Свешников, такой же предатель. Кстати, а этот гад где притаился?
Комиссар обвел взглядом окруживших толпу красноармейцев.
– Вот он, вот! – раздалось сразу несколько голосов.
Кто-то из бойцов подтолкнул к Кожевникову одетого, как и Желтков, в красноармейскую форму худого, невзрачного на вид мужичонка лет тридцати пяти. Он был значительно ниже комиссара ростом, но, подняв голову вверх, ухитрился посмотреть на него так, будто и не было между ними этой разницы.
– Предатель, говоришь? – глядя Кожевникову прямо в глаза, усмехнулся мужичок. – А это еще надо посмотреть, кто тут предатель. Вот вы, большевики, что крестьянам обещали, когда власть свою в деревнях устанавливали?
Он замолчал, видно, ожидая от комиссара ответа, но тот проигнорировал вопрос. Аркадий вдруг заметил, что выглядит Кожевников очень уставшим: его спина ссутулилась, тонкие, почти бесцветные губы превратились в ниточку, морщины на лбу и носогубные складки на бледном, хмуром лице углубились настолько, что он казался почти стариком.
В то же время Аркадий почувствовал, что и сам еле держится на ногах. Только сознание того, что бой, несмотря на потери в личном составе, его отряд все-таки выиграл, до сих пор придавало ему сил, но теперь силы эти были на исходе.
«Господи, ну что за день сегодня такой! Кончится когда-нибудь этот ужас или нет?» – с отчаянием подумал он.
Его мысли перебил низкий, с хрипотцой голос Свешникова:
– Мир вы нам обещали, землю, жизнь хорошую, – так и не дождавшись отклика от комиссара, продолжал мужичок. – А что мы в итоге получили?
– Слушай, Свешников, – устало оборвал его Кожевников, – надоел ты мне хуже горькой редьки. Я ведь только что говорил, кто мешает крестьянам к мирной жизни вернуться: это бандиты антоновские да тот, кто им помогает, а значит, тоже бандитом становится. И вы с Желтковым в том числе. Хоть и служили вы в Красной армии, которая права трудового народа защищает, да предали и армию народную, и интересы трудящихся. Бандитскими прихвостнями оказались. А как у нас с бандитами и предателями поступают?
Комиссар пристально посмотрел на побледневшего, но не отведшего взгляда Свешникова и все с той же усталостью в голосе отдал приказ стоявшим рядом с ним красноармейцам:
– Его тоже к этим.
На этот раз изнуренная, напуганная происходящим толпа даже не возроптала. На площади установилась мертвая тишина – как перед надвигающейся бурей. Одиночный выстрел, внезапно разорвавший это кладбищенское безмолвие, прогремел словно раскат грома.
Толпа ахнула.
Аркадий видел, как повернувшийся было к нему Кожевников, взмахнув руками, резко откинулся назад. Если бы не подхвативший его Крылатов, комиссар точно рухнул бы как подкошенный.
– Федорыч, ты чего? Ранен, что ли, Федорыч? – осторожно опуская товарища на землю, запричитал Иван. – Куда тебя ранило, скажи. Не молчи, Максим, скажи что-нибудь, друг ты мой дорогой!
Кожевников не отвечал. Глаза комиссара были открыты, губы крепко сжаты. Между его густыми, казавшимися угольно-черными на белом как мел лице бровями появилась глубокая поперечная складка – раненый морщился от боли.
– Федорыч, ну скажи, скажи, где больно, куда тебя ра… – продолжал допытываться Крылатов, но, не закончив фразу, оборвал ее на полуслове: он увидел, как на груди его товарища расплывается темное кровавое пятно.
Аркадий, словно оцепенев, не отрывал взгляда от лица комиссара. Его снова – как и тогда, во время их встречи накануне рейда – поразило, как изменилось вдруг выражение холодных, еще ясных, но уже немигающих глаз: как и тогда, оно сделалось теплым и мягким.
Аркадий догадывался, что одна только мысль – о двух маленьких девочках – могла мгновенно преобразить это всегда суровое лицо. Он понимал, чувствовал, что мысль эта у раненого была последней. И оказался прав: еще через несколько мгновений разгладились морщины на высоком лбу и бледных, совсем бескровных щеках, расправилась складка между бровями умирающего…
– Все, – тихо сказал Крылатов. – Кончено.
Он опустил ладонь на лицо комиссара, а когда убрал руку, все увидели, что глаза Кожевникова закрыты.
Охватившее Аркадия оцепенение длилось недолго – всего несколько секунд: от выстрела, сразившего комиссара, до того момента, когда веки Кожевникова сомкнулись. Какая-то неведомая сила заставила его встрепенуться, забыть про накопившуюся усталость и завершить операцию. Он вновь почувствовал себя боевым командиром, ответственным за выполнение поставленной перед ним задачи.
– Откуда стреляли? – твердым голосом спросил он у стоявших рядом красноармейцев.
– С колокольни, – ответил кто-то из них. – Наши там уже.
Вскоре к командиру отряда и Ивану Крылатову, который взял на себя обязанности погибшего товарища, подвели молоденького – лет семнадцати – паренька. Лицо его было бледным, верхняя губа под хорошо уже заметным рыжеватым пушком слегка подрагивала, но никакого страха в глазах парня видно не было – лишь жгучую, непримиримую ненависть излучали эти глаза.
– Вот эта сволочь, которая комиссара нашего убила! – ткнув прикладом в спину парня, сказал один из бойцов.
– Удрать хотел да не успел – перехватили мы его, – ощетинился другой и, махнув в сторону того места у церковной стены, где ожидали своей участи Свешников, Желтков и двое деревенских мужиков, спросил:
– Куда его? К этим?
– Да я сейчас эту гниду своими руками раздавлю! – бросился на парня Крылатов, но Аркадий его остановил:
– Нет! Пусть туда ведут!
Он хотел еще что-то сказать Ивану, но тут в толпе заголосила какая-та баба:
– Господи, сынок, сынок! Пашенька, да зачем же ты, зачем?! Убьют
