Гайда! - Нина Николаевна Колядина

покорно двинулся с места. И все-таки на душе у Аркадия было неспокойно: одно дело – обуздать норовистого жеребца, что не составляло для него большого труда, и совсем другое – командовать боевым отрядом в несколько десятков бойцов, среди которых он оказался самым молодым.

Конечно, в Воронеже в его подчинении числились тысячи красноармейцев, но и задачи перед ним стояли другие – маршевые роты формировать. А здесь, на Тамбовщине, действовать приходится по-иному, да еще в непривычной ему обстановке: порой и не разберешь, где тут свои, где враги, где линия фронта и где, в конце концов, сам фронт…

Прибыв в Моршанск, вместе с должностью командира сводного отряда по борьбе с бандитизмом Аркадий получил и первое ответственное задание: провести операцию по ликвидации антоновцев, укрепившихся в одном из самых больших в уезде сел – Пахотный Угол.

Едва вступив в должность, молодой командир понял, что управляться с подчиненными будет нелегко – дисциплины среди бойцов не было никакой. Мало того, Аркадий заподозрил, что многие, особенно мобилизованные из крестьян, красноармейцы в душе поддерживают повстанцев и что кое-кто из них во время намечающегося рейда может переметнуться на сторону врага.

Надо было что-то срочно предпринимать. Аркадий решил обсудить ситуацию с председателем партийной ячейки Максимом Федоровичем Кожевниковым, назначенным перед предстоящей операцией комиссаром отряда. Знал он о нем немного: только то, что на Тамбовщину Кожевников прибыл в конце восемнадцатого в составе рабочего продотряда из Москвы, а потом добровольно записался в РККА, что свидетельствовало о его надежности и преданности Советской власти.

Это был высокий, лет тридцати двух-тридцати трех мужчина с тонким прямым носом, впалыми щеками и проницательным, жестким взглядом темно-серых глубоко посаженных глаз. Когда на лице его появлялось некое подобие улыбки – сухие, узкие губы слегка растягивались, взгляд этот почему-то казался еще более жестким и строгим.

Аркадий заглянул к комиссару накануне рейда. Кожевников сидел спиной к двери за небольшим столиком у окна и, склонившись над ним, не сразу услышал, что в комнату кто-то вошел. Увидев командира, он хотел было убрать в карман гимнастерки предмет, который держал в руках, но передумал и протянул его Аркадию:

– Вот, товарищ командир, посмотрите, дочки мои – Анечка и Галочка. Сестра карточку прислала.

Перед тем как взять в руки протянутый ему плотный картонный прямоугольник, Аркадий мельком взглянул на Кожевникова и обомлел: его глаза светились такой неподдельной нежностью, что оставалось только удивляться, как этому простому человеческому чувству, таившемуся, казалось бы, в глубокой, непроницаемой бездне, удалось до неузнаваемости преобразить лицо этого сурового с виду человека!

Но преображение длилось считанные секунды. Пока Аркадий разглядывал фотокарточку, с которой на него смотрели две худенькие девочки с такими же темными, как у отца, глазами, взгляд Кожевникова снова стал привычно жестким.

– Больше двух лет их не видел, – забрав у командира отряда снимок, сказал он. – Вернусь, и не узнают своего папку. Да что там не узнают! Не вспомнят даже! Они ведь совсем крошечными были, когда я из дома уезжал. Сестра, правда, пишет, что каждый день им про меня рассказывает, да толку-то что.

– А они разве не с матерью живут? – спросил Аркадий.

– Нет у них матери. Умерла она, когда младшенькую рожала. От природы слабая была, а тут еще голод, холод. Вот организм и не выдержал.

Аркадий хотел было выразить сочувствие новому товарищу, но нужные слова не приходили в голову.

– Дааа… – протянул он, так и не придумав ничего лучшего. – Время сейчас такое.

– Да причем тут время! – вышел из себя Кожевников. – Народ у нас такой! Не весь, конечно, но большая часть. Пока одни с голоду помирают, другие продовольствие прячут. Насмотрелся я тут на жлобов этих и бандитских пособников. Ну, ничего, ничего… Со всеми расправимся!

Он поднялся с единственного в комнате стула, с громким стуком придвинул его к Аркадию, сам сел на край широкой, стоявшей у стены лавки, на которой он, по всей видимости, и спал, и уже спокойнее произнес:

– Ну что, командир, покумекаем, как действовать будем? Думаю, за этим и пришел?

Обращение к нему на «ты» Аркадий расценил как знак установившегося между ними доверия. Он молча кивнул.

После того, как командир и комиссар отряда обсудили план действий и возможные повороты событий, на душе у Аркадия – хоть и были у них с Кожевниковым некоторые разногласия – стало спокойнее. Он понял, что на Максима Федоровича и его товарищей-коммунистов – тоже бывших продотрядовцев, из которых и состояла, в основном, партийная ячейка, можно положиться. Все они имели большой опыт усмирения бандитских сел, не подведут и на этот раз…

Войти в Пахотный Угол планировали перед рассветом, но из-за раскисших после прошедших ливней дорог с последнего привала снялись, когда солнце уже встало.

«Даже по церкви можно судить: село очень богатое. Народ в нем зажиточный, за свое добро наверняка крепко держится, – на ходу разглядывая в бинокль белеющую на фоне золотисто-голубого утреннего неба громаду пятиглавого храма, размышлял Аркадий. – Настрой у мужиков, конечно, кулацкий. С ними трудно будет договориться, но попробовать все-таки надо. Хотя Кожевников утверждает, что только в деревушке какой-нибудь небогатой можно крестьянам мозги вправить. Разъяснить, что напрасно, дескать, они эсеровских речей наслушались и отдали своих сынов в белые банды. Все равно Красная армия их уничтожит. А еще он говорит, что совсем уж непослушных припугнуть как следует можно. Объявить их пособниками бандитов и пригрозить расстрелом, чтобы одумались. А то и расстрелять несколько человек – самых крикливых. Остальные, мол, потом притихнут. Может, и прав комиссар: Пахотный Угол – совсем другое дело. Может статься, народ там ни уговорами, ни угрозами не возьмешь. Ладно, на месте посмотрим…»

– Там все поголовно за бандитов стоят. Что ни дом – то бандитское логово, – будто прочитав его мысли, сказал Кожевников, подъехавший к Аркадию на жилистой, как и он сам, серой кобыле. – Мужики тамошние целый полк в антоновскую армию снарядили, слыхал, небось? Они тут чуть не всю округу контролируют. Никакие наши законы на них не действуют. Их только пулеметами убеждать надо. Не хотят подчиняться народной власти, так пусть подыхают как бешеные псы! Так что нечего их жалеть, командир.

– Я и не жалею, – повернувшись к Кожевникову, ответил Аркадий. – Тех, кто в банды подался или бандитам помогает. Но не все ведь такие…

Позади них раздались голоса красноармейцев.

– Подъезжаем, вроде. Вон кресты видать!

– Где, где?

– Ослеп, что ль? Вон там, за деревьями, видишь?

Тронув за поводья Рыжего, Аркадий развернул коня мордой к бойцам. То же проделал и Кожевников. Оба заметили, что некоторые из красноармейцев крестятся, но никак не отреагировали на этот факт – не до того было.

– Товарищи красноармейцы! Перед нами поставлена задача – восстановить Советскую власть