Гайда! - Нина Николаевна Колядина

почувствовала, что искорка, вспыхнувшая в тот момент в ее душе, начала разгораться ярким пламенем. А вместе с этим пламенем затеплилась надежда и на то, что она сможет, наконец, освободиться от опеки сестры и устроить свою собственную жизнь.

Нет, конечно, Оля и все ее семейство относились к ней хорошо. Пока Маруся училась, у нее и мысли не было о том, что она кого-то стесняет. Даже когда с продуктами стало совсем плохо, ее никто никогда не попрекнул куском хлеба. Но с тех пор, как она перестала учиться, а найти подходящую работу, как ни старалась, не могла, девушка чувствовала себя обузой в Ольгиной семье. Она решила, что судьба не случайно свела ее с Аркадием.

«Господи! – снова обратилась к богу Мария. – А что сказал бы папа, если бы узнал, за кого я собралась замуж!»

Мысли об отце словно ушат холодной воды охладили ее пыл. Известному на всю округу ветеринару, уважаемому в Лосеве человеку Николаю Плаксину даже в страшном сне не могло присниться, что его младшая доченька может связать свою судьбу с красным командиром. Армию, созданную партией большевиков, он считал самым отвратительным ее детищем и ненавидел так же сильно, как и саму партию – виновницу, по его мнению, всех бед русского народа, разрушительницу страны.

Когда в Лосевской волости начались выступления недовольных большевистской властью крестьян и ремесленников, Маруся уже жила в Воронеже. Она была еще подростком, политикой не интересовалась и не особенно вникала в разговоры, которые велись в доме ее сестры. Правда, беспокоилась за отца, когда до нее долетали отдельные фразы о стычках, то и дело возникающих между лосевцами и представителями Советов, об отпорах, которые местные жители давали продотрядам, прибывшим отбирать у них хлеб. Особенно, если слышала о пролитой во время таких столкновений крови – а вдруг и ее папочку убьют?

Однажды, вернувшись из школы, Маруся застала сестру в слезах.

– Папу забрали, – не дожидаясь никаких вопросов сказала Оля.

– Как забрали? Куда? Кто? – похолодела Маруся.

– Ну, кто-кто… А то ты не знаешь, кто над народом измывается! Большая уже – понимать должна. Красные, кто же еще. Нагрянули в волость, как туча саранчи. Кого саблями рубили, кого пулеметами косили. Господи! Людей – как траву!

Ольга перекрестилась и заплакала.

– А папа? С папой что? Он жив? – одними губами пролепетала Маруся, но Оля ее услышала.

– Говорю же тебе – арестовали его. Его и еще несколько человек, которые этой чертовой власти подчиняться не хотели.

– А где он сейчас? Что с ним будет? Его не убьют? – перешла вдруг на крик Маруся.

После смерти мамы, которую девочка почти не помнила, отец был самым дорогим для нее человеком на свете. И никто и никогда не смог бы убедить ее в том, что он способен совершить что-то плохое. Если отец в борьбе с новой властью встал на сторону народа, значит, так велела ему совесть…

Больше Маруся его не видела. Николая Плаксина не расстреляли. Через знакомых Ольгиного мужа удалось получить сведения о том, что его отправили в Сибирь. Там как раз появились первые подведомственные НКВД лагеря для принудительных работ, в которые направлялись на перевоспитание враги Советской власти.

– Эх, Аркаша, Аркаша… Ничего у нас с тобой не выйдет, – с горечью подумала Мария. – Мы как будто в разных мирах существуем, которые никогда не пересекутся…

Всхлипнув, она обеими руками смахнула бежавшие по щекам слезы и потянулась за оставленным для нее ужином – накрытую белой салфеткой тарелку удалось разглядеть после того, как ее глаза привыкли к темноте. Под салфеткой оказались две лепешки из желудевой муки. Пшеничная в доме кончилась несколько дней назад.

«Да и неизвестно еще, вернется ли он за мной, – снова горестно вздохнув, подумала девушка. – Обещал, конечно. Но мало ли что он обещал…»

Она подцепила вилкой кусочек холодной лепешки и, прежде чем отправить его в рот, с затаенной надеждой вслух произнесла:

– А вдруг?

/1/. Иван Колесников – один из руководителей антикоммунистического восстания воронежского крестьянства в 1920-1921 годах.

8.

Чем меньше верст оставалось до села, тем лучше становилась дорога. Лес поредел, небольшие рощицы чередовались с открытыми полянами и лужайками, земля на которых успела подсохнуть. В одном из перелесков устроили последний перед пунктом назначения привал, после чего люди и лошади взбодрились.

Аркадий поднялся с пригорка, на котором сидел, отыскал среди пасущихся неподалеку лошадей своего Рыжего – скакуна золотисто-коричневой масти со светлой гривой – и резво вскочил на него. Обхватив ногами мускулистое тело животного, он легонько хлопнул пятками по бокам жеребца, чтобы заставить того двигаться вперед.

Неожиданно конь взбрыкнул, резко вскинув задние ноги. Он явно намеревался сбросить седока, но тот удержался в седле. Мышцы жеребца напряглись, и Аркадий догадался, что Рыжий собирается повторить попытку. Он с силой потянул поводья вправо, заставив коня повернуть голову в ту же сторону.

Краем глаза Аркадий видел, что обступившие скакуна и наездника бойцы с интересом наблюдают за действиями обоих. То, что конь ему достался молодой и норовистый, он понял еще до того, как отряд отправился в рейд, но менять скакуна не стал – больно уж тот был красивым. Ну, а что касается норова – то Аркадий и не с такими управлялся. Впрочем, первое время жеребец строптивости не проявлял…

Не переставая натягивать поводья, Аркадий вынуждал Рыжего опускать голову вниз – до тех пор, пока нос коня не коснулся его сапога. В таком положении никакая лошадь взбрыкнуть не сможет – эту науку будущим краскомам преподавали еще на Киевских курсах.

Обычно выполненного приема хватало, чтобы обуздать животное, но строптивый жеребец, видно, решил показать характер, пытаясь совершить какие-то действия вопреки воле седока. Вскидывать ноги у него уже не получалось и, перебирая конечностями, конь принялся накручивать круги вокруг своей оси, двигаясь в одном направлении с опущенной, повернутой вправо головой.

Сделав два-три круга, жеребец – вероятно, поняв бессмысленность этого кружения – остановился. Аркадий продолжал крепко держать поводья, не давая возможности коню поднять голову. Лишь почувствовав, что мышцы животного расслабились, он ненадолго ослабил хватку и тут же снова потянул поводья – теперь уже влево. Голова Рыжего послушно повернулась туда, куда направлял ее хозяин. Взбрыкивать жеребец больше не пытался – он крепко усвоил, кто из них двоих главный.

– По коням! – отдал приказ Аркадий, на лице которого за все время, потраченное на усмирение скакуна, не дрогнул ни один мускул.

Окинув взглядом столпившихся вокруг красноармейцев, он успел заметить, что кто-то смотрит на него с нескрываемым удивлением, кто-то – с неподдельным интересом, а некоторые даже с явным уважением, чего раньше со стороны большинства его подчиненных не наблюдалось.

«То-то!» – усмехнулся про себя Аркадий.

Он снова тихонько стукнул каблуками по бокам Рыжего. Конь