Гайда! - Нина Николаевна Колядина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какой к черту сход! Я б все-таки пулеметчика вперед пустил, – нагнувшись к Аркадию, недовольно процедил ему в ухо Кожевников. – Чтобы даже высунуться из своих домов не смогли. А потом всех бандитов – а тут одни бандиты и живут! – ликвидировать к чертовой матери. Но ты командир, тебе решать.
Он снова повернулся к отряду и уже громким, строгим голосом предупредил красноармейцев:
– И чтоб никакого братания с бандитами! Все слышали? Желтков, Свешников, к вам в первую очередь относится! Где вы там?
– Тут мы, тут, – послышался чей-то хриплый голос.
– Вам понятно?
– Понятно. Чего уж тут не понять…
– Так как насчет пулемета? Может, передумаешь? – опять обратился к командиру отряда Кожевников.
Ответа не последовало. Аркадий снова развернул Рыжего – теперь уже по направлению к селу. Вскоре он пожалел, что не прислушался к совету комиссара.
Едва бойцы отряда под развевающимися красными флагами вступили в Пахотный Угол, как со всех сторон в них полетели пули. Стреляли из-за близлежащих домов, хозяйственных построек, из окон изб. Несколько красноармейцев, вскрикнув и выпустив из рук поводья, упали с лошадей на землю. Испуганные животные с громким ржанием метались среди людей, топча копытами тех, кто оказался под их ногами. Лошадь, тащившая повозку с пулеметом, встала на дыбы. Тачанка опрокинулась, орудие свалилось с нее и ударилось оземь.
Отряд рассыпался в разные стороны. Соскочив с коней, которые оказались слишком большой мишенью для стрелявших, бойцы укрывались за попадавшимися на их пути деревьями, кочками, сараями, прыгали в какие-то канавы и траншеи, на дне которых стояла дождевая вода.
Первыми в обстановке сориентировались бывшие продотрядовцы, открыв ответный огонь из своих укрытий. К ним тут же присоединись остальные. Передвигаясь по местности короткими перебежками, а то и ползком, красноармейцы окружали одну избу за другой, прицельным огнем уничтожая пытавшихся скрыться бандитов. Врываясь в дома, они поступали в соответствии с приказом командира отряда: тех, кого заставали без оружия или с поднятыми вверх руками, подгоняя штыками винтовок, гнали к церкви. Того, кто продолжал сопротивляться, расстреливали, кололи штыками, убивали прикладами. Баб и ребятишек не трогали, но и их отправляли на церковную площадь…
Бой длился почти пять часов. Непрерывный в начале схватки грохот выстрелов постепенно стихал. Когда с окраин села до центра начали доноситься лишь редкие хлопки, стало ясно, что из этой схватки отряд Аркадия вышел победителем.
К полудню, едва смолкли последние выстрелы, перед церковью столпились все, кто остался в живых, кроме, разве что, немощных стариков, лежачих больных да тяжело раненых, которые уж и двигаться не могли. Даже несмышленые младенцы оказались в этой мрачной, растерянной толпе. Самых маленьких трясли на руках испуганные матери. Ребятишки постарше цеплялись за подолы юбок своих мамок, бабок, нянек.
Большую часть церковной площади занимали бабы и дети. Мужики, которых было куда меньше, чем женщин, сгрудились у самой церкви. Мужского населения в селе заметно поубавилось: кого-то убили, кому-то удалось скрыться. Наверняка были и те, кто сумел спрятаться где-то поблизости – в каком-нибудь погребе или сарае.
Над площадью нависла тяжелая, гнетущая тишина. Усмиренные натиском красноармейцев мужики стояли молча, стиснув зубы в бессильной злобе. Убитые горем бабы, потерявшие своих мужей, отцов, сыновей, отголосив, тихо, почти беззвучно плакали, вытирая слезы. Маленькие дети перестали орать – на это у них уже не было сил. Ребята постарше тоже молчали и – кто со страхом, кто с любопытством – ждали, что же будет дальше.
Командир отряда стоял перед погрузившейся в безмолвное напряжение толпой и пытался сосредоточиться на том, что ему следует предпринять.
Минувшей ночью, по дороге в Пахотный Угол, Аркадий прокручивал в голове мысли, которые собирался донести до крестьян. Должны же они понять, в конце концов, что в стране сейчас тяжелые времена: голод, разруха, гражданская война, а своим пособничеством антоновцам они только усугубляют ситуацию. Ни к чему хорошему это не приведет. Рано или поздно всех участников шаек ждет неминуемая расплата.
«Тем, кто вовремя одумается, кто решит вернуться к мирной жизни, возделывать поля, выращивать хлеб, Советская власть обещает полное прощение. Нужно только явиться с повинной и сдать оружие…» – забравшись на тачанку, собирался сказать он на крестьянском сходе.
Но после пятичасового боя заготовленная речь напрочь вылетела у Аркадия из головы. Да и опрокинутая тачанка осталась где-то на дороге…
– Что-то больно радостно нас тут встретили, – раздался неподалеку голос Кожевникова. – Успели, видать, подготовиться к встрече-то! Откуда вот только узнали, что мы в гости едем?
– Так у них разведка тоже не дремлет, Федорыч, – послышался уже совсем рядом с Аркадием еще один знакомый ему голос. – Небось, успела предупредить.
Двое мужчин – комиссар и заместитель председателя партячейки Иван Крылатов – подошли к командиру отряда.
– Думается мне, дело тут не в ихней разведке, – продолжал Кожевников. – Думается, из наших кто-то бандитам посодействовал. И даже догадываюсь кто! Я, Иван, просил тебя за Желтковым и Свешниковым приглядывать. Ты когда их последний раз видел?
– Так, на последнем привале оба рядом были, – ответил Крылатов. – И потом, вроде, обоих видел.
– То-то и оно, что «вроде», – недобро ухмыльнулся Кожевников. – А где они сейчас? Где?
Его товарищ ответить не успел.
– Вон еще ведут! – послышался чей-то возглас.
Над толпой пронесся негромкий гул, потом снова наступила тишина. Крестьяне расступились, пропуская к церкви группу из шести человек.
Шли они по трое – в два ряда. Впереди шествовали три мужика средних лет. Двое были одеты в темно-синие крестьянские рубахи на выпуск, но без кушаков, третий – в форму бойца Красной армии.
За этой троицей следовали три молоденьких красноармейца с выставленными вперед винтовками, направленными в спины идущих перед ними людей.
– Ну, что я говорил! – с нескрываемым злорадством в голосе воскликнул Кожевников. – Вот вам, пожалуйста, и Желтков!
Аркадий догадался, что комиссар имел в виду одного из трех доставленных под конвоем мужиков – того, на ком была красноармейская форма.
– И где же вы эту сволочь обнаружили? – не отрывая взгляда от понурившего голову Желткова, обратился к конвоирам Кожевников.
– А вот у них, – показав на двух других конвоируемых, ответил один из красноармейцев – парнишка лет двадцати с бледным, усыпанным веснушками лицом. – В избе ихней.
– И чем же он там занимался? – с деланым удивлением спросил Кожевников. – Чай из самовара распивал или что покрепче для гостя дорогого нашлось?
– Да ничего он не распивал, – засмеялся паренек. – В подполе он сидел. Видать, схоронился, когда нас
