Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

лицо. Правда, и мы тогда мало были внешне похожи на мудрых и недоступных государственных мужей. К сожалению, наши преемники не смогли сохранить эффективный стиль отношений. После почти одновременного ухода из правительства меня и Де Микелиса итальянская кредитная линия была вновь заморожена. Несколькими годами позже Де Микелис приезжал в Москву с неофициальным визитом. По его просьбе посол Италии устроил нам приватную встречу. В ее конце Джанни вдруг сказал послу: «Ты знаешь, а только мы с Нечаевым за все последние годы и сделали что-то практическое и полезное в российско-итальянских отношениях, а все остальные лишь болтали». Здесь он преувеличивал, но мне было приятно.

Несмотря на отдельные конфликтные ситуации, в целом связанные кредиты принесли немало полезного, особенно германский и итальянский. Современное оборудование получили тогда сотни российских коммерческих предприятий и учреждений бюджетной сферы. В счет итальянского кредита было переоборудовано или вновь построено одиннадцать предприятий, включая одно из любимых детищ Юрия Михайловича Лужкова: московский завод по производству крекеров. Благодаря поставкам оборудования в счет немецкого кредита нам удалось почти полностью переоснастить современной техникой уникальный Институт сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева, расположенный ныне около МКАД на Рублевском шоссе. Я провел тогда много часов, обсуждая эти закупки с великим ученым, директором института Владимиром Ивановичем Бураковским. Познакомился с его учениками: впоследствии директором, замечательным кардиохирургом Лео Антоновичем Бокерией и его боевым заместителем Юрием Иосифовичем Бузиашвили. Я искренне горжусь, что и при моем скромном участии институт получил возможность на современном уровне делать тысячи операций в год, спасая человеческие жизни, в том числе и жизни детей.

Кое-что удалось в то время осуществить и по линии Российско-Германского кооперационного совета, председателем которого с российской стороны я был. Мы смогли помочь установлению весьма полезных контактов между германскими и нашими предпринимателями. На первое заседание этого совета я летал с Виктором Степановичем Черномырдиным, еще возглавлявшим в то время «Газпром». Это было в феврале 1992 года. Интересно, что я отправился туда в качестве первого заместителя министра экономики и финансов, а к возвращению стал уже министром экономики России. Ельцин подписал соответствующий указ как раз во время моей командировки. Черномырдин был членом нашей делегации, но летели мы на его газпромовском самолете, и именно тогда состоялось наше с ним личное знакомство, которое, я думаю, запомнилось Виктору Степановичу по нескольким причинам. Во время этой поездки я помог ему добиться существенного повышения цены на газ, который экспортировал «Газпром» в ФРГ. Мне тогда удалось надавить на германский «Рургаз», от которого во многом зависела цена наших поставок. Мы поставляли газ только до границы ФРГ, а дальше почти все покупал, распределял и доставлял внутренним потребителям «Рургаз». Он устанавливал тарифы внутри Германии, и в его руках, естественно, были основные барыши. Мы заявили, что, если они не согласятся платить нам более высокую цену, мы будем вместе с компанией «Винтерсхалл», с которой «Газпром» уже организовал совместное предприятие, создавать свою альтернативную дистрибьюторскую сеть. «Винтерсхалл» – это тоже немецкая фирма, занимавшаяся доставкой и торговлей газом, но она была во много раз меньше и слабее «Рургаза». Однако «Рургаз» страшно боялся выпустить это дело из своих рук. В итоге нам удалось тогда беспрецедентно повысить цены. Немецкие газеты много писали про «50 марок Нечаева – Черномырдина» (на столько было договорено увеличить закупочные цены за 1000 куб. м газа). Это было серьезным нашим достижением.

Сразу после поездки у меня случился с Черномырдиным острый конфликт. Виктор Степанович в благодарность за успешную работу презентовал от «Газпрома» каждому члену делегации видеомагнитофон. Я узнал об этом только в Москве, когда мне его принес мой помощник. Я его буквально выгнал с этим подарком, потребовав немедленно отвезти презент Черномырдину обратно. Тут же набрал Виктора Степановича по правительственной связи и довольно резко его отчитал, несмотря на разницу в возрасте. Черномырдин был искренне удивлен, говоря, что это обычная практика, да и речь-то всего лишь о простеньком «видаке». Я строго сказал, что с подобной практикой мы заканчиваем. Забавно, что, когда я уходил из министерства, помощник опять принес мне этот злополучный магнитофон. То ли в «Газпроме» его не взяли обратно, то ли он сам не отвез, чтобы не отдавать и собственный, хотя мне доложил об исполнении приказа. Черномырдин к тому времени был уже премьером. В итоге простенький видеомагнитофон «от Степаныча» потом долго служил мне верой и правдой.

Была в то время и довольно удачная встреча с финнами, в которой я участвовал вместе с Гайдаром и Авеном. Обсуждался вопрос о погашении наших долгов. Встреча была обставлена весьма необычно. Почему-то их новый премьер Эско Ахо не хотел приезжать в Москву, а мы не хотели лететь к ним. В итоге встреча была организована на российско-финской границе в Карелии. Думаю, единственная в своем роде в подобном формате. Обе правительственные делегации шли навстречу друг другу по просеке в густом лесу, каждая со своей стороны. Потом губернатор Карелии Степанов устроил нам рыбалку на озере с последующим банкетом в обычной избе своего брата в карельской деревне. Воистину времена и нравы были очень демократичными. На катере за рыбалкой и договорились, что будем погашать наши долги поставками оружия. На той встрече я познакомился с будущим президентом Финляндии Матти Ахтисаари, с которым позже, в конце 90-х, вместе работал на общественных началах в международном научном институте «Восток – Запад».

В целом за 1992 год правительству удалось привлечь в Россию из разных источников около 14 миллиардов долларов кредитов, которые пошли на импорт зерна, оборудования, закупки медикаментов, приобретение важнейших комплектующих изделий для промышленного производства. Но все же повторю, что главный вопрос с крупномасштабными кредитами России тогда решить своевременно не удалось, от чего многое в наших реформах пошло не так, как того бы хотелось и могло быть. Конечно, трезво рассуждая сейчас, я понимаю, что было бы несправедливо видеть в медлительности Запада с кредитами и инвестициями некую злонамеренность по отношению к России. Речь шла о значительных суммах, и никто не хотел рисковать. Фактическое банкротство СССР легло бременем и на нас. Если говорить о западных частных инвесторах, то они нуждались в соответствующей законодательной базе, гарантирующей их от национализации. Им нужна была стабильность в российских налогах, в валютном регулировании. Они не могли быть безразличны к уровню нашей инфляции. Ни один инвестор не станет вкладывать свой капитал в страну, где темпы месячной инфляции измеряются двузначными цифрами. То есть для того, чтобы западные кредиторы и инвесторы откликнулись на наши просьбы и предложения, у них должно было укрепиться доверие к российским реформам, им нужна была